Каратель - Валерий Горшков

– Полковник Кирилленко задержан лично мною по подозрению в коррупции, мошенничестве и злоупотреблении служебным положением. Его действия стали причиной гибели нескольких человек, – произнес Безукладников. – Теперь, надеюсь, понял?

– А санкция прокурора у тебя имеется? – уже заранее зная ответ, осторожно поинтересовался Павлюченко. Он нервно закурил, косясь на майора, рядом с которым осталось только двое бойцов. Двое других уже потащили полковника на «минус первый этаж», где размещались камеры для задержанных.

– Санкции нет, – честно ответил Безукладников, и вдруг на его суровом лице появилась улыбка: – Ты же сам прекрасно понимаешь, что, если бы я захотел получить ее заранее, то первым об этом узнал бы сам полковник. Разве не так?

Дежурный достал носовой платок, снял фуражку и вытер блестевшую от пота лысину.

– Надеюсь, у тебя действительно есть убойные доказательства его вины, Володя. Иначе… Ну и что ты думаешь сейчас делать?

– Все уже делается. Двое ребят сейчас начнут звонить во все питерские телеканалы и газеты и пригласят их принять участие в пресс-конференции, которая состоится… – Майор взглянул на электронные часы на стене. – Состоится через шесть часов.

– Чья пресс-конференция?!

– Моя. Самой последней о ней узнает прокуратура. – Безукладников помолчал и, как бы между прочим, добавил: – Я надеюсь, ты правильно меня поймешь: я все-таки оставлю рядом с тобой Олега. Мало ли что может случиться. Не хочется рисковать!

Переглянувшись с Ганиковым, майор повернулся и, в сопровождении второго бойца, быстрым шагом направился в сторону лестницы, которая вела к камерам для задержанных.

В это время полковник Кирилленко на весь коридор грязно бранил охранников внутренней тюрьмы. Те беспомощно расступились, увидев спускающихся в подвал бойцов в сером камуфляже, которые вели самого командира РУОПа. Такая пассивность еще больше взбесила Кирилленко, но за новую порцию бранных слов он немедленно получил зуботычину и до крови прикусил язык. Из уголка рта у него потекла кровь. Охранники попробовали возмутиться недостойными действиями парней из спецподразделения, но один из собровцев вежливо предложил им «засунуть языки в жопу и сосредоточиться на выполнении служебных обязанностей». Полковника, учитывая его звание, затолкали в свободную «одиночку», где, к его услугам, были кран с холодной водой, висевший над рыжей от ржавчины жестяной раковиной, пружинная койка с голым засаленным матрацем и параша в углу. Маленькое окошко было забрано толстой железной решеткой и затянуто паутиной. Штукатурка на закопченном потолке потрескалась, а местами и обвалилась, стены были покрыты многочисленными надписями, оставшимися от прошлых обитателей камеры, а пол, похоже, не подметался уже многие годы. Кирилленко, одетый в строгий деловой костюм с галстуком и модный плащ, растерялся, впервые в жизни оказавшись в таком месте в качестве зэка. Он огляделся по сторонам, на несколько секунд остановив взгляд на тусклой лампочке под потолком, потом подошел к раковине и обмыл водой перепачканное кровью лицо. Мысли лихорадочно метались внутри черепной коробки. Еще раз взглянув на стены, полковник вдруг отчетливо вспомнил, что именно в эту камеру поместили Максима Денисова в первый раз, когда Кирилленко решил навязать удачливому махинатору свою «крышу». Здесь же Денисов провел последнюю ночь своей жизни, после чего был вывезен в лес у поселка Горелово и там застрелен.

Полковник сразу же ощутил приступ тошноты, припал к медному крану и сделал несколько больших глотков холодной воды. Вытерев рот рукавом, он опустился на грязный матрац и обхватил голову руками…

Лязгнул замок, металлическая дверь открылась, и в камеру вошел майор Безукладников. Он внимательно посмотрел на начальника РУОПа и понимающе покачал головой:

– Как себя чувствуете, полковник? Здесь, конечно, не отель «Ритц», но, по сравнению с соседними камерами, где полно уголовников и совершенно нечем дышать, очень даже прилично.

Безукладников явно издевался. Или Кирилленко это просто показалось?

– Мудак ты, Володя, – холодно бросил полковник, не глядя на Безукладникова и не поднимая головы. – Я ведь все равно отсюда выйду, а вот ты… – арестант вздохнул. – Считай, что ты уже покойник.

– Неужели? – На губах майора заиграла улыбка.

– Смейся, смейся, – усмехнулся Кирилленко. – Хорошо смеется тот, кто стреляет первым.

– А я и так первый, Виктор Викторович! Разве нет?

– Ошибаешься. Ты пока еще не стрелял. Решил все сделать по закону, да?! Идиот… Впрочем, – командир РУОПа с прищуром посмотрел на стоявшего посреди камеры Безукладникова, – я готов оценить твою предусмотрительность. Снимай с меня наручники, завтра получишь место моего зама, и мы обговорим все финансовые вопросы. Будешь получать в месяц больше, чем сейчас за год, к тому же отпадет необходимость рисковать жизнью, задерживая ублюдков вроде Бармаша и Пегаса. Ну, как тебе, майор, мое предложение? – Виктор Викторович с надеждой покусал губы.

– Даже не знаю, что и ответить, това… гражданин полковник, – усмехнулся Безукладников. – Я бы с удовольствием, но как поступить вот с этим?.. – расстегнув нагрудный карман рубашки, он извлек оттуда портативный диктофон. – Все-таки не перестаю удивляться предусмотрительности стокгольмских полицейских! Иногда мне кажется, что, будь в распоряжении всех наших парней-следаков такие штучки, и с преступностью стало бы гораздо легче бороться! Вы не находите, гражданин… полковник? – Безукладников нажал на кнопку обратной перемотки, включил воспроизведение. В тишине камеры записанный на пленку голос звучал достаточно громко, чтобы у Кирилленко не было необходимости прислушиваться.

– …Ты уже покойник… Впрочем, я готов оценить… Завтра получишь место моего зама… Отпадет необходимость рисковать жизнью…

Безукладников выключил диктофон и многозначительно посмотрел на полковника.

– Ну и мудак же ты!.. – Кирилленко покачал головой и прошипел сквозь стиснутые зубы: – Теперь ты точно покойник!

– Всего доброго, командир! – Майор улыбнулся и спрятал диктофон обратно в карман. – Надеюсь, мы еще увидимся в ближайшее время.

Безукладников вышел из камеры и захлопнул за собой дверь. Спустя секунду загрохотал, закрываясь, наружный замок, а потом по каменному полу простучали жесткие подошвы высоких спецназовских ботинок. И наступила тишина…