Безумие - Дмитрий Кончаловский

Впрочем, истинного смысла происходящего тогда не понимал никто. Ни генерал армии Квашнин, ни генерал-лейтенант Булгаков, ни просто лейтенант Кравцов. Прапорщик Палыч, возможно, догадывался, но его никто не спросил. Точнее, первые двое не спросили.

— Ну что… Отбили мы их…

Первый в жизни Кости Кравцова бой оказался совсем не таким. Каким-то совсем не таким. Он должен был командовать взводом. Он был не против командовать. Он даже и не испугался, честно говоря. Может, не успел. Но он совсем не понял, насчет чего, собственно, надо было командовать. Все произошло как-то помимо него. Боевиков он не видел. Откуда велась стрельба — тоже. Сам он стрелял приблизительно туда же, куда и все. Попал в кого-нибудь или нет, конечно же, не знал. Если и попал, то случайно.

Короче говоря, применить свои познания в тактике у него решительно не было ни возможности, ни времени. Он был разочарован. Это его некоторое время мучило. Но к тому моменту, как Палыч докурил свой второй подряд «Донтабак», Костя решил, что в следующем бою точно во всем этом разберется. Тактика была задвинута, и он задумался о стратегии. А со стратегией, как мы помним, Костик долго оставаться наедине не мог. Поэтому, деликатно дождавшись, пока Палыч отхаркается от «Донтабака», он продолжил разговор.

— Палыч, а че им надо-то?

— Кому?

— Ну этим, ваххабистам?

— А ты пойди у них спроси.

— Не, ну серьезно, ты ж воевал тогда с ними, Грозный брал…

— А че толку-то? Как взяли, так и отдали.

— Ну и я о том, все же им отдали. И Грозный, и независимость их. Че им теперь-то надо?

— Одно слово — звери, — Палыч опять закурил, — им всегда мало. Они если борзеют, им надо по роже бить, тогда понимают. А если с ними разговоры, да еще про независимость — они думают, что ты слабак. Им дай волю, они всю Россию к своей Чечне присоединят. А им волю и дали. А нельзя было.

Костю передернуло от страшной догадки.

— Так это они че, присоединять начали?

Палыч промолчал.

— А как же эти, в Кремле там, в Думе, они че, не догоняют, что ли?

— А ты об этом у заместителя командира части по воспитательной работе спроси.

Костя помолчал. Тем временем военная активность на вверенном их охране «аэродроме» нарастала. Два «МИ-24», в просторечье «крокодилы», уже совершили один боевой вылет и «заряжались» к следующему. Другая пара только что ушла в направлении «присоединенного» кусочка России. Работала артиллерия. Так что вроде бы неспешный разговор собеседников на самом деле шел на повышенных тонах. Скажем прямо — временами им приходилось орать.

— He, Палыч, ну если мы здесь, если вот отбили их, если вертушки по тем селам работают, значит, не дадут им ничего присоединить?

— Не, студент, ну ты зеленый, чего с тебя взять. Но эти, в штабах там, да в Москве, они… знаешь что? — Палыча вдруг понесло.

Так бывает со старыми простыми вояками, которые копят в себе обиду на начальство, замечают все нестыковки и противоречия, анализируют их какими-то своими, непонятными интеллектуалам методами и неожиданно, вдруг, вопреки военной заповеди «не рассуждать», делают выводы. И чаще всего оказываются правы. В общих чертах.

— Они знаешь что? Они или правда не догоняют, или что похуже. Ведь ты смотри, что творится! Эти гады приперлись сюда, села захватили. А где разведка? А где ФСБ? Че, не знали? Может, и не знали. А может, знали. А я вот точно знаю, что теперь мы с тобой будем сидеть здесь и в носу ковырять, а вертушки, сушки и пушки будут по этим сраным селам недели две х…чить. А потом нас кинут эти села освобождать. А там все равно, каждый куст стрелять будет. А надо было все это делать до, а не после. И не Салту эту, или как ее, громить, как теперь приходится, а по их территории работать. А знаешь, что хуже всего, — Палыч яростно воткнул бычок «Донтабака» в подошву своего армейского ботинка (так не бросишь, «аэродром» все-таки) — хуже всего то, что пока мы здесь с этими разбираемся, силы сюда стягиваем… Знаешь что?..

— Что? — Костик и не знал уж, куда еще хуже.

— А то, что хоть и зеленый ты, студент, но башка у тебя есть. Да нет! Не это хуже всего. Это я к тому говорю, что ты тогда про Кадар сказал.

Вот так и ответил прапорщик Палыч на вопрос, который не задали ему ни генерал армии Квашнин, ни генерал-лейтенант Булгаков. И был прав. В общих чертах…

9 августа 1999 года, понедельник. Гиляны.

Проснулся я от радостного возгласа Маги:

— А вот каму хынкали?!

Точнее, не то чтобы проснулся, а сквозь сон стал ощущать действительность. Правда, действительность в моей полуспящей голове была искаженной. Я не понял, что это голос Маги. Я зафиксировал только акцент. И еще ключевое слово — хинкали. Я в Тбилиси? Вот здорово! Сейчас мы будем есть хинкали! Я не сторонник легких завтраков. Хинкали — в самый раз. Я вообще всегда просыпаюсь либо от будильника, либо от голода. Либо от звонков Тани Собакиной. Тани? Так, что у нас с Таней? Борт, ваххабиты, тьфу. Я проснулся. Это — не Тбилиси.

На столе дымилось блюдо с хинкали. Да, это — не Тбилиси. Это — не хинкали. Точнее, здесь это так называют, но это не изумительная ручная лепка изумительного теста с изумительным, сочным фаршем внутри. Это просто кусочки вареного теста. Но тоже ничего.

Потом был кофе. Ненастоящие хинкали и растворимый кофе. Но бывало гора-а-аздо хуже. Я уже рассказывал. Мы — дикая дивизия. Бывало, что ничего не было.

Потом были сигареты. Нет-нет, просто сигареты.

А потом был сортир. Вот этого момента я ждал больше всего. Эту наиважнейшую тему я умышленно не раскрыл в своей лекции в самолете. Верил — настанет момент, который принесет мне много радости.

Вы знаете, что такое мусульманские сортиры? Они ничем не отличаются от христианских. Бывают удивительно чистые, бывают удивительно загаженные. Все дело только в том, что в мусульманских сортирах нет бумаги. Никакой. Даже газеты. Только кувшинчик с водой.

Так вот, мы покурили, а после этого… Сами понимаете. Первым пошел Стасик. «Это хорошо», — подумал я. У Кости больше жизненного опыта, бумага могла быть у него с собой и он все испортил бы. Я же не стану шептать ему в щель, чтобы он ничего не говорил Стасику. Военнослужащие вокруг, поймут не так…

В общем, Стасик не выходил долго. Когда вышел — это было лицо!!! Замысел удался.

Сортирная тема в мусульманских странах заслуживает отдельной главы. Но расскажу вкратце.

Последователи ислама, вопреки распространенному заблуждению, очень щепетильны в этом вопросе. Если вы находитесь на природе, даже в компании одних мужчин, вы не можете просто отойти в сторонку и отлить. Не поймут. Надо, чтобы вас обязательно не было видно. Совсем хорошо, если никто даже не догадается, куда это вы пошли. А уж попытка пописать на какой-нибудь забор, мечтательно глядя на звезды, как мы любим, может стоить жизни. При этом для меня всегда было загадкой, почему в чеченских селениях сортиры во дворах (других там нет) никогда не запираются. В них нет ни крючка, ни щеколды. А ими пользуются и мужчины, и женщины. Но я ни разу не попал в ситуацию «ох, извините». Отслеживают как-то?