Человек в прицеле - Александр Александрович Тамоников

врага от стен Москвы отогнали, намного спокойнее. Кто еще из эвакуации не вернулся, кто на фронтах да на фабриках. Народ пока по улицам не гуляет, не празднует. Понимает народ, что война еще идет, что половину страны разрушили, сколько народа поубивали. А посторонние бывают, это вы верно говорите, товарищ начальник. Да и как не быть, когда и в гости ходят, и по делам опять же. Кто из милиции, военкомата, а кто и из коммунального отдела. Без меня никак, я должен знать, чтобы порядок блюсти.

— А вчера? — уточнил Коган, внимательно слушавший дворника. — Вчера, Иван Кузьмич, видели посторонних? Может, проходил кто ночью или поздно вечером? Улочка у вас не самая многолюдная.

— Бывает, не без этого, — солидно кивнул дворник, польщенный тем, что к нему обращаются уважительно да по имени-отчеству величают. — Своих-то мы всех знаем и почтальоншу — Веронику Андреевну. Очень уважительная женщина.

— Но это днем или по утрам, — кивнул Буторин. — А вечером, ночью?

— Тоже бывает. Вчера вот товарищ проходил ночью. Но к нашим домам он отношения не имел, не стучался, значит, ни к кому, так чего я его окликать буду? Я посмотрел, да и все. Человек по делам спешил, а может, на метро боялся опоздать.

— На метро, — повторил Коган и улыбнулся, явно почувствовав след, как охотничья собака. — А что за человек? К примеру, как он выглядел?

— Ну, как вы и выглядел. Военный в шинели, в шапке…

— Ремни такие же, — расправляя шинель под ремнями портупеи, — добавил Буторин.

— Нет, ремней не было, — удивленно посмотрев на Буторина и помедлив, ответил дворник, а потом добавил: — И погон у него тоже не было.

Оперативники снова переглянулись. Не слишком ли много совпадений? Но если учесть, что они сейчас шли предполагаемым маршрутом этого подозреваемого в шинели, то факт уже не является совпадением. Коган достал коробку папирос «Три богатыря» и, открыв ее, предложил дворнику закурить. Тот взял двумя руками коробку, закрыл ее, покрутил и сказал:

— Да разглядывать его мне было не с руки. Я там стоял — он здесь, за калиткой. То ли прятался от кого, то ли от ветра. Воротник поднял и прикуривал здесь. Мне даже показалось, что и папиросы у него были такие же, как у вас.

— Вы разглядели рисунок на коробке? — ухватился за эту информацию Коган.

— Ну, разглядеть я, можно сказать, и не разглядел, а вот бумажка, такая, как в вашей коробке, которая папиросы прикрывает под крышкой, у него тоже была. Видать, папиросы кончались, ее ветром вырвало из его руки, и она отлетела во двор.

— Дорогой товарищ Митрофанов! — Буторин чуть ли не обнимать дворника бросился. — Иван Кузьмич! Где эта бумажка? Ветром ее унесло или как? Может, по улице полетела?

У Когана тоже загорелись глаза. Такую улику найти — это дорогого стоит. Старик несколько опешил от такого нажима, но отнесся с пониманием и заявил, даже с некоторой гордостью, что мусору непозволительно летать по двору. Ту бумажку он подобрал, конечно, и в мусорный бак, как и полагается, бросил. К счастью, мусор из этого бака еще не забирали, но за время, прошедшее с прошлой ночи, мусора в нем добавилось все же немало. Наверное, зрелище для жильцов, которые могли наблюдать за ними из окон, было занятным. Старый дворник, сбросив тулуп, а с ним два командира Красной армии, сняв шинели, принялись рыться в мусорном баке.

Все основательно замерзли, и радовало хоть то, что перестал идти снег.

Рылись молча и очень осторожно. Старательно разворачивали смятые бумажки, перебирали другой мусор, в который нужная бумажка могла попасть. Но прошло всего минут двадцать, когда Митрофанов торжественно поднял руку с найденной уликой. Оперативники подошли к старику, предварительно снегом смыв с пальцев грязь, осторожно взяли бумажку за уголки. Сомнений не было — это вкладыш от папирос «Три богатыря». Вот и характерное тиснение на листке. Папиросы дорогие, и вряд ли в каком-то доме здесь нашелся бы человек, который курил такие.

— Иван Кузьмич, а может, кто из ваших жильцов такие папиросы курит? — на всякий случай спросил Коган, зябко ежась и надевая шинель.

— Самые дорогие, которые курят в моих домах, — это «Беломорканал», — возразил дворник. — У нас тут наркомов нет, и в генеральских чинах тоже никого не бывает. Те в центре живут, а не в рабочем поселке.

Убедившись, что дворник прекрасно все понял и со всей сознательностью пообещал, что визит двух товарищей из НКВД сохранит в тайне и никому про бумажку не расскажет, оперативники ушли, еще раз горячо пожав руку Митрофанову.

Шелестов, когда ему вручили эту улику, принялся разглядывать бумажку и так, и на просвет, даже к носу поднес, чтобы понюхать. Коган с Буториным вспомнили бак, в котором недавно им пришлось рыться, и поморщились.

— Ну, еще раз, — попросил Шелестов, — самое основное — что рассказал вам об этом человеке дворник?

— Если сжато, то выглядит примерно так, — ответил Коган. — В начале двенадцатого ночи в подворотне у самой решетки остановился мужчина в военной шинели без погон. Он поднял воротник шинели и некоторое время стоял там. То ли прячась от ветра, то ли выглядывая на улицу и кого-то ожидая. Дворник за мужчиной некоторое время наблюдал и собрался уже подойти и спросить, что ему тут нужно, но мужчина в это время достал папиросы, открыл коробку, и из нее ветром унесло вот эту самую бумажную прокладку. Закурив, мужчина почти сразу ушел. Дворник Митрофанов бумажку поднял и бросил в мусорный бак. По его словам, таких дорогих папирос его жильцы никогда не курили, а гости с таким достатком и в таких чинах в дом ни к кому не приезжают. Вот так, если коротко.

— Вы уверены, что это та самая бумажка и там не было других? — спросил Шелестов.

— Уверен дворник, а он человек основательный, порядок вознес до самого высокого уровня этого понятия. Он ее сразу узнал, — сказал Коган.

— Ну тогда нас можно поздравить, — усмехнулся Сосновский. — У нас есть описание человека, подозреваемого в причастности к подготовке диверсии. А может, и организатора. Шинель-то на нем была, как говорят, офицерского сукна, шинель старшего офицера. Высокий, курит папиросы «Три богатыря».

— Шинель он мог надеть для той ночи единственный раз и больше никогда не наденет, — начал загибать пальцы Коган. — В следующий раз у агента, а то и немецкого резидента, может быть подготовлен другой образ. Например, человека в кожаной куртке и шляпе. В круглых очках или пенсне. И прихрамывающего на одну ногу…

— И с палочкой, — рассмеявшись, добавил Сосновский.

— И