Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

Перекус получился сытным, к своим запасам разведчики добавили трофейные продукты и по стакану вина из подвала. Непьющему Петру Долгих налили кружку вишневого компота из закатанной стеклянной банки, добытой там же в подвале.

Григорьев выпил за победу, но сидеть с бойцами своего отделения не стал, усталость одолевала, а потому он пошел отдыхать в комнату на втором этаже. Это был скромных размеров кабинет, в правом углу которого стоял массивный резной шкаф темного дерева со стеклянными дверцами, у стены слева – темно-коричневый диван из кожи, центр занимало такого же цвета кожаное кресло и столь же массивный, как и шкаф, стол, к которому приткнулись два стула с высокими резными спинками. На одной половине покрытого синим сукном стола стояли полупустая бутылка вина, три бокала, чашка с недопитым кофе, ваза с печеньем, раскрытая плитка шоколада, тарелка с нарезанными кружочками колбасы и набитая окурками жестяная банка из-под консервов. Здесь же рядом, у лампы с сиреневым абажуром, лежала разбросанная колода игральных карт и фотографии с обнаженными девицами.

«Ишь, развлекались тут, сволочи… Ну ничего, теперь им не до развлечений будет», – подумалось Александру.

Вторая половина стола была занята аккуратно сложенными стопками исписанной бумаги. Несколько листов валялись и на паркетном полу вместе с десятком пустых бутылок. Григорьев зевнул и направился к дивану. Обутая в кирзовый сапог нога наступила на что-то твердое. Старший сержант глянул под ноги. С дубового паркетного пола на него смотрело одутловатое лицо с маленькими цепкими глазами, тонкими губами и щеточкой усов под большим носом. Григорьев брезгливо отдернул ногу. Видимо, кто-то из бойцов его отделения успел скинуть фюрера со стены. Александр с ненавистью отшвырнул портрет Гитлера в деревянной рамке носком сапога. Адольф заскользил по паркету и исчез под шкафом.

– Вот так будет лучше. Чтобы глаза не мозолил, гад, – удовлетворенно произнес Григорьев, подошел к дивану, закинул полосатый черно-красно-белый шерстяной плед на кожаную спинку, изможденно сел, снял сапоги. Муторный запах портянок и потных ног ударил в нос. Что ж, ему не привыкать. За время, проведенное на фронте, всякого пришлось понюхать. Знаком был запах пота, немытого тела, пороха, горький запах дыма костров и пожарищ, металлический запах крови и тошнотворный запах разлагающихся мертвых тел. Теперь ощутил он и запах долгожданной победы. Размотал портянки, лег на диван, положил голову на круглый кожаный подлокотник, блаженно вытянул ноги. Усталость, накопившаяся за дни стремительного и тяжелого наступления на Прагу, когда в день приходилось с боями преодолевать от тридцати до пятидесяти километров, а порой и более того, без нормальной еды, сна и отдыха, придавила к дивану. Александр повернулся на бок, прикрыл отяжелевшие веки. Отчего-то вспомнились боевые товарищи. Те, кому не довелось дожить до победы. К сладостному чувству добавился привкус горечи. Вспомнились и закадычные друзья: рыжеволосый детина, драчун и заводила Тимоха Великанов, лопоухий весельчак, сухощавый и малорослый Максимка Плотницын и черноволосый с большими темно-карими глазами Лева Багдасарян. Четвертым в их компании был он – Александр Григорьев…

* * *

Все четверо росли на самой окраине Ростова-на-Дону, на одной улице, все четверо ходили в одну школу и в один класс, вчетвером услышали и сообщение о начале войны. Этому способствовала ссора Левы Багдасаряна с Севкой Зиновьевым по кличке Рябой, и произошла она из-за глазастой девятиклассницы с каштановыми вьющимися волосами, которую звали Соня Бернштейн. Левка был младше, но уже давно смотрел на нее с обожанием. Случай признаться ей в своих чувствах подвернулся двадцать первого июня. Для этого Левка подбил друзей сходить в школу на вечер выпускников. Охочие до приключений товарищи согласились без долгих раздумий.

У входа в здание дежурили два десятиклассника и преподаватель военного дела и физкультуры Федор Филипович. Выждав момент, когда учитель отошел, Левка с друзьями двинулся к входу в школу. Перед дверями их остановил щуплый десятиклассник в очках.

– Стойте, вам сюда нельзя. Малы вы еще ходить на вечера выпускников.

Вперед выступил Великанов. Тимофей был на полголовы выше низкорослого десятиклассника. Посмотрев на него сверху вниз, угрожающе изрек:

– Это кто мал? Снимай очки, пойдем за угол, посмотрим, как ты со мной справишься.

Второй десятиклассник, высокий, атлетически сложенный, поспешил уладить конфликт. Оттеснив одноклассника плечом, он протянул ладонь Великанову.

– Здорово, Тимоха!

– Здорово, Витек! Как дела?

– Как видишь, школу закончил, теперь в Москву собираюсь ехать, в техникум поступать.

Тимофей кивнул на щуплого десятиклассника.

– Ты бы успокоил дружка своего, нам в школу зайти очень надо.

Витек повернулся к товарищу.

– Женька, пропусти его. И друзей его тоже. Мы с ним вместе боксом занимались.

Женька посторонился, пропуская компанию.

– Только смотрите, ведите себя тихо и не попадайтесь лишний раз на глаза преподавателям, а то нам из-за вас влетит.

Памятуя о его напутственных словах, вошли в зал, где как раз начался выпускной бал. Левка времени не терял и первым пригласил Соню на танец. Она не отказала, так как выяснилось, что он ей тоже нравился. Они даже договорились, что следующий танец снова будут танцевать вместе, тогда же Левка намеревался назначить ей свидание на завтра, но этому не суждено было сбыться.

Как оказалось, Соня Бернштейн нравилась не только Леве Багдасаряну, но и ее однокласснику Севке Рябому. Соня никаких чувств к Севке не питала, но это его мало волновало, и он надеялся все равно добиться ее расположения в этот вечер, однако в его планы неожиданно вмешался соперник. После завершения танца Севка не замедлил подойти к Леве. Прищурив серые колючие глаза, прошипел:

– Слушай меня внимательно, щенок кучерявый. Бери своих дружков и быстро мотайте отсюда подобру-поздорову! И чтобы я тебя больше рядом с Сонькой не видел. Понял?

Связываться с Севкой осмелился бы не каждый, он был известным хулиганом, задирой и умелым драчуном, которого многие побаивались. Прозвище Рябой он получил из-за рябого лица – последствия перенесенной в детстве оспы. Но и Левка был не робкого десятка, ни внешность, ни возраст, ни сила, ни слава противника его нисколько не испугали. Лицо Багдасаряна побледнело, не отводя взгляда, он произнес:

– Не понял…

Севка хищно ощерился:

– Тогда пеняй на себя. Пойдем, выйдем, на улице поговорим.

Левка знал, что разговор с Севкой скорее всего закончится дракой и его избиением, но отступать среди друзей было не принято. Он собирался направиться к выходу, когда ладонь Великанова легла на плечо Севки.

– Со мной поговорить не хочешь?

Великанову слава Севки тоже была не страшна, ему и своей хватало. Тимоха и сам был драчуном и хулиганом. Было время,