Шелковые дети - Наталья Васильевна Соловьёва

Наталья Васильевна Соловьева

Шелковые дети

© Н. Соловьева, текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

И вот ребенок мертв. У него были светлые волосы и голубые, как у матери, глаза. Ты участвуешь в выборе его имени, врешь про его прекрасное будущее, а потом убиваешь. Твои пальцы первыми чувствуют, как замирает его маленькое сердце. Тук-тук… И больше ничего. Навсегда. Ты видишь, как его розовая кожа сереет и становится почти прозрачной. Кулачки разжимаются и больше не хватаются за тебя. Ты слышишь, как истошно кричит и бьется в истерике его мать. Тот момент, когда убиваешь ребенка, остается в твоей памяти навсегда.

Глава 1

Тутовый шелкопряд на латыни – bombyx mori (шелковичный мотылек, питающийся тутовником). Bombyx – от греческого βόμβυξ, что означает шелковичная бабочка или просто шелк. Mori – от латинского morus, что значит тутовое дерево (шелковица).

Невзрачная «Тойота Ярис» была припаркована прямо под знаком «Стоянка запрещена» в городке Брунате. Шестое января, всю ночь моросил мерзкий, обычный для этих мест дождь. Ни города Комо, ни озера не было видно из-за тумана и облаков, плотно закрывавших вершину горы, на которой находились Брунате и маяк. Странный маяк на вершине холма так далеко от моря. В 5.24 утра сержанты Джузеппе Фунгини и Альберто Паццоли, патрулировавшие участок, вышли из полицейской машины. Серая «Тойота» была изрядно поцарапана, но отметины были явно несвежими. Фунгини заглянул в салон через запотевшее стекло – обычный набор: талоны за парковку, пара монет, фантики, сморщенные недопитые бутылки воды, хвойные иголки на коврике – видимо, кто-то недавно перевозил рождественскую елку. О чистоте автомобиля не пеклись – на крыше оставались размокшие, но еще не смытые дождем птичьи фекалии. Капот был еще теплым. Но так странно – поставить машину под знаком, когда рядом полно свободных мест для бесплатной парковки. Без особой надежды сержант Паццоли попробовал открыть дверцу – и она поддалась. В «Тойоте» действительно никого не было – большой черный плед, скомканный на заднем сиденье, оказался большим черным пледом. Под ним – всего лишь тканевая, не слишком свежая обивка в жирных пятнах. Сержант Джузеппе Фунгини, заранее борясь с недобрым предчувствием, открыл багажник.

Там лежал скрюченный мертвый ребенок. Мальчик. На нем были джинсы и синяя толстовка с подмигивающим Микки-Маусом. Рядом валялись кроссовки на липучках и куртка цвета хаки. На одной ноге был синий носок, а на второй – зеленый. Как странно устроен мозг – почему-то эта деталь первой бросилась в глаза Фунгини. Паццоли тут же схватился за рацию.

Руки и ноги мальчика были плотно сцеплены строительными стяжками – на тонкой коже кистей образовались гематомы. То, что ребенок мертв, было понятно сразу – синюшный цвет, окровавленное лицо… Но по правилам Фунгини попробовал нащупать пульс. Ничего.

Глава 2

В Китае шелкопряда называли «Цанъин» (

Вечером шестого января в «Иль Серенио» праздновали день рождения Энцо Ферро – он всегда любил пафосные места с видом на озеро. Марго их терпеть не могла. Вид зеленоватой стоячей воды вызывал у нее панику, особенно в те дни, когда озеро было спокойным. Сейчас оно было серым, как и окружавшие его горы, – уже несколько недель лил дождь. Вода недовольно волновалась, билась о камни, словно сопротивляясь все прибывающей новой и новой жидкости.

– Если так пойдет – набережную в очередной раз затопит, – пробормотал Энцо, оторвавшись от меню. – Помнишь, что было в прошлом году? Пьяцца Кавур под водой, пробки, спасатели со своими рукавами-кишками – жуть. А почему, я тебя спрашиваю? Коррупция! Пятнадцать лет уже эту набережную роют, мэра посадили за взятки, а результата ноль. Ни стыда ни совести.

Марго краем уха слушала обычное бурчание Энцо и старалась отодвинуться подальше от панорамного окна: не смотреть на воду и сосредоточиться на еде. Она слишком уважала старика, чтобы признаться ему, что терпеть не может эти рестораны. Ее бы устроила любая закусочная в центре или ужин у Энцо дома. Но нет – тот любил таскать ее по приличным, как он говорил, местам. И места эти были, к сожалению, в основном с видом на озеро.

Чтобы отвлечься, Марго стала рассматривать посетителей и интерьер – такой же серый, как и все вокруг, минималистический, по современной моде: строгие бетонные потолки, мраморные столы и каменные стены с вкраплениями дорогих пород дерева.

За соседним столиком сидела пара. Женщина с неудачным мелированием уверенно расчленяла рыжего лобстера, а ее спутник жадно глотал устричную слизь, обильно смоченную лимоном. «Как страстно», – отметила про себя Марго.

– Возьмем тюрбо на двоих? – предложил Энцо.

Марго поморщилась:

– Терпеть не могу рыбу. Извини, пожалуйста…

– Черт, вечно забываю – деменция, видишь ли… – усмехнулся Энцо. Он любил пошутить на тему своего возраста. Вообще-то Энцо было всего семьдесят, и на память он, бывший полицейский, не жаловался. Просто никак не мог поверить, что Марго все эти годы отказывается от такой вкуснятины. Может, передумает?

Но одно упоминание рыбы, этой мягкой белой плоти, пахнущей водорослями и стоялой водой, вызывало у Марго тошноту. Она поспешила сменить тему:

– Закажу, пожалуй, миланезе, ты не против?

Энцо вздохнул: теперь вино придется брать по бокалам (белое под рыбу, красное под мясо), а он хотел торжественно открыть бутылку.

– Давай возьмем белое? – Марго поняла его. – Ты же знаешь – мне все равно.

– Знаю. Сколько ни приучаю тебя получать удовольствие от еды – все зря! Повторяю – Dolce Vita[1]! Научись ты наконец! Мадонна! Как так можно, особенно в Италии? – снова забубнил Энцо.

Принесли бутылку Lugana[2], которую он выбрал.

Марго улыбнулась и подняла бокал:

– С днем рождения, caro[3] Энцо! Salute[4]!

– Ты же знаешь, что я тебя люблю, правда? – улыбнулся Энцо.

– И я тебя люблю.

– Эх, сколько же мы с тобой знакомы?

– Кажется, лет десять.

– Двенадцать, Маргерита. Двенадцать лет назад ты приехала в Италию. И попала в мои цепкие ручонки, – хохотнул Энцо.

– Черт, ты же знаешь, что я ненавижу, когда меня называют «Маргерита». За двенадцать лет можно же запомнить?

Энцо рассмеялся:

– Люблю дразнить тебя, ты же знаешь. По-соседски.

Марго задело не «Маргерита», которое она и вправду не любила, а напоминание о том, что прошло уже двенадцать лет с момента ее бегства в Италию.