Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

Среди последователей религии Телема было немало знаменитостей – от Дэвида Боуи до Led Zeppelin. Ловкая и прекрасно образованная, знавшая языки дочь дипломатов, Ангелина Мокшина приспособила многие постулаты Телема под российские реалии, создав свою собственную оккультную организацию, главная цель которой, как подчеркивали спецы отдела, состояла в «аккумулировании значительных финансовых средств и вложении денег в бизнес, не связанный с оккультизмом».

О Виктории Первомайской-Кулаковой – сестре Пандоре – и Лидии Гобзевой – сестре Изиде – в справке вообще речи не было. Зато имелся длинный список из светских знаменитостей, бизнесменов и политиков, которые в той или иной мере были знакомы или контактировали лично с сестрой Горгоной и Орденом Изумруда. Складывалось впечатление, что Орден был этакой модной фишкой, которой увлекались в больших тусовках. Орден издал несколько книг и пособий по тренингам в области «самопознания» и «расширения собственных возможностей».

Но все это было уже в прошлом.

Вот уже более десяти лет Орден Изумруда не существовал ни как коммерческая организация, ни как «оккультно-миссионерская». А связано это было с тем, что…

– Черт, тут же уголовное дело, вот справка и копии! – воскликнул Гущин, просветлев. – Ну-ка, что там про эту Ангелину?

Однако сведения снова удивили: Ангелина Мокшина – сестра Горгона – проходила потерпевшей по уголовному делу о причинении тяжких телесных повреждений. Она стала жертвой жестокого избиения со стороны некоего Владимира Комоглотова – бизнесмена из Красноярска. Инцидент произошел девять лет назад, и дело было расследовано и направлено в суд. Комоглотов получил срок. Ангелине Мокшиной выплачивалась компенсация «в связи с утратой работоспособности».

– Что же это получается, она теперь инвалид? – Гущин хмурился.

Все снова запутывалось в какой-то непонятный клубок. И он начал звонить, наводить справки уже по этому уголовному делу о побоях и хулиганстве. Катя терпеливо ждала, что же из этого выйдет и куда они двинутся с Гущиным дальше.

– Едем, – объявил он. – Или пешком пройдемся, время пока в запасе есть.

– И куда?

– Ресторан «Генацвале» на Арбате.

– Ресторан?

– Миша нас приглашает. Миша Розенталь. – Гущин усмехнулся. – Он, оказывается, был адвокатом у этого сибирского Комоеда…

– Комоглотова?

– Ну да. Звезда столичной адвокатуры. И мой старый приятель.

– Адвокат?

– Миша – барин. – Гущин усмехнулся. – Но это называется – повезло. Это первая удача на нашем пути. Он кладезь информации, если, конечно, захочет ею поделиться. А ресторан грузинский.

На Старом Арбате Катя давно не была. Все как-то мимо, мимо. В общем-то это Мекка приезжих и туристов. Но и Старый Арбат показался ей каким-то призрачным. На фоне всеобщего зуда благоустройства, охватившего Москву в последние годы, Старый Арбат словно как-то полинял, растерял и свою прежнюю неповторимую ауру, и свой самобытный шарм. Все вроде на месте. И памятник Окуджаве… Но…

Все какое-то стало обтерханное. И эти немытые грязные витрины – признак времени. И чахлые вывески с надписями: «Русский лен» и «Фабрика Новая Заря». Дух свободы, что был всегда столь силен и заметен здесь, на этой улице, словно выветрился. Все как-то зачахло, ограничило само себя новыми рамками, турникетами и запретами. Нельзя петь… нельзя играть на скрипке… нельзя собирать толпу слушателей, исполняя «Времена года» Вивальди. Нельзя, нельзя… А то полиция заберет, скрутит руки… Больше двух не собираться… И вообще, проходите, проходите, граждане, чего рты поразевали. Тут не зоопарк.

Гуляющие все еще фланировали по Старому Арбату, созерцая то, что осталось. Фешенебельный лоск давно исчез, перекочевав на более модные и буржуазные столичные улицы – Никольскую, Дмитровку. Но зевакам из Сыктывкара и Тюмени все это было невдомек. Того, что замечали коренные москвичи, они не видели, их радовало и то, что осталось, – пешеходный Арбат, песики на поводках скучающих дам, хипстеры на самокатах…

Ресторан «Генацвале» на углу резко выделялся на общем обветшалом фоне своим вычурным фасадом – этакая помесь кавказской сакли – гнезда горных орлов и домика хоббитов. Дерево, камень и цветы в ящиках – они все еще цвели, не умирали, несмотря на утренние сентябрьские холода.

Внутри было пусто – тоже примета времени. Рестораны большую часть времени полупустые. Зато тишина и покой. Внутри все то же дерево и камень – уютные балкончики, приватные ниши, горбатые мостики через искусственный ручей, в котором снуют алые рыбки. Аромат хмели-сунели и жареного шашлыка.

Михаил Розенталь уже ждал их за столиком в глубине зала, в уютном приватном кабинете, отгороженном ажурной деревянной переборкой.

– Федя, сюда, сюда, кормой вперед корабль плывет, – у него был тоже баритон, как и у Гущина, только не такой густой. Но адвокатский, пропитанный стебной иронией.

– Миша, тут ногу сломаешь, столько всего наворочено, – Гущин в сумраке зала «Генацвале» страшился свалиться с мостка в ручей.

– Я вино заказал, ты за рулем?

– Пешком уйдем.

– А у меня шофер, – Михаил Розенталь встал из-за стола, приветствуя их. Ловко поймал Катю за руку и поцеловал ее пальцы. – Добрый день, рад знакомству.

– Я тоже. Екатерина, – Катя улыбалась.

Михаил Розенталь доходил ей только до плеча – этакий квадратный, румяный, как яблочко, абсолютно лысый и в модных круглых очках. Галстук-бабочка в алую полоску, костюм от Zegna.

Они уселись за стол. Официант подлетел с меню.

– Закажем грузинский хор, а? – Розенталь подмигнул. – «Мравалжамиер». Поют, как ангелы на небесах.

– Миша, мы потолковать, – Гущин оглядывал ресторан.

– А я думал – гуляем, Феденька. Как я слышал от наших общих друзей, ты ведь это… освободился от брачных пут окончательно и бесповоротно. С чем тебя и поздравляю горячо. Внял наконец моим советам. Ну и как оно теперь? Легче? А? Колись давай, как теперь-то?

– Хорошо, – скромно ответил Гущин. – Миша, мы по делу к тебе…

– Дела делами. Успеется, – Розенталь живо обернулся к Кате, которая веселилась, глядя на старых приятелей. – Понимаете, коллега, я ему все уши прожужжал. Насчет свободы выбора. И перспектив, что открываются, как только развод состоялся. Я сам разводился пять раз. И это чудо что такое. Конечно, надо быть крайне осмотрительным в плане финансово-имущественном. Однако в плане эмоциональном – оооо, это надо испытать обязательно. Шаркнули по душе, как говаривал Шукшин. Феденька, делай заказ, не хмурься. И скажи мне, мой дорогой, на свадьбу-то теперь пригласишь?

Гущин смотрел в меню.

Розенталь разглядывал Катю, которая еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

– Я и дружка, и тамада, как в юности нашей. Друг жениха. Знаете, коллега, – Розенталь обращался к Кате, – Федя такой пират по жизни. Он ведь никогда такого ничего не скажет. И никогда не станет вступать