Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Кто?

– Вика… Горгону… Ангелину… в губы… это такой ритуал… Она признала ее власть над собой. А потом они обе пошли в воду…

– Купаться?

– Вода очищает, придает силы. Она так говорила. Учила нас… Обряд очищения, перерождение. Новый путь… Они поплыли на другой берег. Я не могла с ними плыть. Я ослабела… наркота… я тогда крепко сидела на коксе и на всем, что могла достать… и того, что она дала мне в чашке, было слишком много… Я лежала в траве никакая… ни рукой, ни ногой, как ком ваты… Я их видела – они переплыли речку и вышли на тот берег.

В свете показавшейся из-за туч луны – две смутные фигуры на фоне леса… Голые… с распущенными волосами… кривляющиеся в диком ритуальном наркотическом танце…

Луна скрылась за тучей.

Тьма…

– Я не пошла с ними, – повторила Лидия Гобзева настойчиво, цепляясь за Катю рукой. – Если и было что с теми детьми, если это они… то только тогда… без меня. Верьте мне!

– Я верю, – Катя старалась не упустить ни слова. – А что было потом?

Холодно… роса на траве… Чьи-то руки подхватили сестру Изиду под мышки и поволокли. Тепло затухающего костра. В него подбросили поленья… Тепло… жар…

– Я очнулась уже у костра. Не знаю, сколько времени прошло, что они делали, пока я отключилась, – шептала Гобзева. – Потом они вернулись – все мокрые, словно опять из воды… Там, у костра… они притащили меня туда обратно… Я видела топор… Горгона взяла в руку топор… они что-то говорили про топор…

Женщина на фоне костра – с распущенными волосами, голая, хищная. Босой ногой наступила на мертвую голову свиньи… В руках у нее топор…

Сестра Изида ткнулась головой в траву. Ее начало сильно тошнить.

– Меня вывернуло там… это все кокс… но детей я и тогда не видела… их же расчленили, да?

Катя молчала. Что это? Бред?

– Я не видела ничего… только кроликов… как она их… Я больше ничего не знаю, клянусь вам! Я тогда и следователю так сказала, и тому менту…

– Начальнику истринского розыска Шерстобитову?

– Я не помню… наверное, так его звали… Я потом впала в забытье, уснула. А потом, утром, нас задержали там, у костра.

К ним подошел врач.

– Пора, она обессилела.

– Еще две минуты, – попросил полковник Гущин.

Еще ниже наклонился к Гобзевой, спросил тихо:

– Вы не все нам сказали. Вас ведь не трое было там. А четверо.

– Нет, только мы… Я, Вика и она… Как ее убили?

– Жестоко. А перед смертью пытали.

– Пытали?

– Да. Поэтому скажите нам всю правду. Не лгите. Не скрывайте ничего. С вами там на Истре был кто-то еще. Четвертый.

– Нет! Да нет же!

– На вас дали показания. Кто-то говорил. Кто-то что-то видел. Кто это был, Лидия?

– Говорил? О нас?

– Да. Может, это был какой-то ваш ухажер? Или член Ордена? Может, там с вами был этот ваш любовник Арнольд-Дачник? Не выгораживайте никого. Речь о вашей жизни идет. Кто-то убивает вас всех. Заметает следы или же…

– Нет, Сашка… то есть Арнольд… нет! Не был он с нами. Он был такой крутой тогда, важный. Он следил, чтобы на нас никто не наезжал… на Орден…

– Литсекретарь матери Виктории Эсфирь Кленова – она общалась с вами, когда шло следствие по делу?

– Нет. Я… я ее видела несколько раз, но это было еще зимой…

– Тогда кто с вами был там, на Истре? Кто был четвертым?

– Не было никакого четвертого! Мы были втроем!

– Но на вас давали показания тогда. И поэтому забрали, арестовали Горгону-Мокшину. Посадили, хоть и ненадолго.

– Так это из-за парня…

– Какого парня? – спросила Катя.

– Парень… мальчишка…

– Мальчишка?! – полковник Гущин снова охрип. – Что за парень?

– Сосед… или их родственник… я не знаю… Горгона говорила Вике…

– Вы его видели? Как его имя?

– Не знаю, ничего больше не знаю… Да это и не важно… Нас отпустили, и больше никаких допросов.

– Это ваш любовник Арнольд помог прекратить дело? Он кому-то заплатил?

– Нет, – Лидия Гобзева шептала уже из последних сил. – Он бы всю жизнь потом мне этим хвалился… Нет… Это она сделала… вытащила нас.

– Кто?

– Викина мать… Клавдия Кузьминична…

Они оставили ее. Прекратили расспрашивать.

Она лежала на больничной кровати. Она вновь вернулась в полузабытье. И там, на грани яви и сна, боли и тьмы, смерти и чего-то другого, чему она в горячечном бреду так и не смогла подобрать имя, скрипел сук старого могучего дерева, на котором раскачивались качели. И луна то выглядывала из-за туч, то пряталась вновь, вода плескала, когда ее рассекали руки пловцов, и тлел, тлел костер в лесу. Багровые угли… жертвенный трепещущий кролик… теплая соленая кровь на губах… и что-то еще во тьме, чего она так боялась всю жизнь, не признаваясь в этом самой себе.

Мертвые дети.

Призраки с горящими глазами.

Они тоже видели в темноте как днем.

И она всегда знала это.

Они следили за ней.

Даже сейчас…

– Надо просмотреть дело, – сказал Гущин Кате уже на пути в Главк. – Не ОРД на этот раз. А то, уголовное, которое мы посчитали малополезным. Прямо сейчас, не откладывая.

– В ее словах много противоречий, Федор Матвеевич. В какие-то моменты – просто бред. Например, что она там говорит о расчленении? На телах детей не было никаких ран, мы же сами об этом читали. Ни ран, ни повреждений. Причина смерти – утопление. Вода в легких. Расчленены были кролики. Она, Лидия, путает жертвенных животных этой дикой оргии и детей. Она и еще что-то могла перепутать в бреду.

В кабинете Гущина они начали лихорадочно листать уголовное дело.

– Парень… парень… значит, там был еще парень… мальчишка… сосед или родственник, – Гущин листал протоколы допросов.

– Помните, когда мы приехали в эту деревню Затон, там все окрестные дома были заколочены, заброшены. И только у дороги… помните соседей? – спросила Катя. – Женщина с яблоками. Она знала Сониных. Якобы училась вместе с матерью детей. И там был ее муж. Он в разговоре не участвовал. Возился с машиной. Но я помню его лицо. Он нас очень внимательно слушал.

– Он ровесник матери детей Галины Сониной. Ему было в то время за двадцать. А у нас мальчишка… И это, Катя, не соседское дело. Если что, то…

– Что? – Катя смотрела на Гущина.

– Это дело родственное. Это… вот… вот этот протокол допроса.

Катя сначала увидела справку о смерти бабушки детей, скончавшейся через два дня после их гибели,