Сборник "Пендергаст". Компиляция. Книги 1-18" - Дуглас Престон

Наступило молчание.

— А зачем она понадобилась Траппу? — вслух поинтересовался д’Агоста. — Ведь это всего лишь картина. Почему же он столько лет ее искал?

— Тут как раз все понятно. Он из рода Одюбонов и считал, что картина принадлежит ему. Она стала для него идеей фикс, наградой стал сам поиск. Думаю, увидев полотно, он удивился бы не меньше нас. — Пендергаст прижал ко лбу кончики пальцев.

Д’Агоста продолжал смотреть на картину. Было в ней нечто, чего он никак не мог осознать. Картина словно пыталась что-то сказать ему. Он уставился на женщину.

И вдруг понял, в чем дело.

— Эта картина… Посмотрите-ка. Она такая же, как и вон те акварели на столе. Которые он написал после.

Пендергаст сказал, не поднимая глаз:

— Боюсь, я не улавливаю вашу мысль.

— Ну вы же сами говорили. Мышь на картине — точно кисти Одюбона.

— Да, очень похожа на тех, что он нарисовал в «Живородящих Северной Америки».

— Вот. А теперь посмотрите на мышь среди ранних рисунков.

Пендергаст медленно поднял голову. Посмотрел на картину, потом на рисунки, повернулся к д’Агосте.

— И что, Винсент?

— Та мышь, ранняя… — д’Агоста махнул рукой в сторону стола. — Я бы никогда не подумал, что ее нарисовал Одюбон. И всю прочую дребедень — натюрморты, зарисовки. Вообще на Одюбона не похоже.

— То же самое говорил и я. В том-то загадка.

— Не уверен.

Пендергаст с любопытством прищурился.

— Продолжайте.

— Значит, у нас есть ранние средненькие рисунки. А потом — вот эта женщина. Что произошло в промежутке?

Глаза у Пендергаста блеснули еще ярче.

— Он заболел!

Д’Агоста кивнул.

— Верно. Его изменила болезнь. Разве может быть другой ответ?

— Блестяще, дорогой Винсент! — Пендергаст шлепнул по подлокотникам и вскочил, зашагал по комнате. — Прикосновение смерти, неожиданное напоминание о том, что мы не вечны, каким-то образом его изменило. Наполнило творческой энергией… Это был переломный момент его карьеры художника.

— Мы все время думали, что Хелен интересовалась сюжетом картины, — сказал д’Агоста.

— Именно. А помните слова Траппа? Хелен не жаждала владеть картиной. Она хотела только посмотреть. Она хотела узнать, когда именно с Одюбоном произошла такая метаморфоза.

Пендергаст умолк, замедлил шаги, а потом остановился. На него как будто нашел какой-то ступор, глаза словно смотрели внутрь.

— Ну вот, — сказал д’Агоста. — Загадка разгадана.

Серебристые глаза посмотрели на него.

— Нет.

— То есть?

— Почему Хелен скрывала все от меня?

Д’Агоста пожал плечами:

— Стеснялась того, как вы познакомились, стеснялась своей маленькой невинной лжи.

— Маленькой невинной лжи? Не верю. Она таилась от меня по куда более серьезной причине. — Пендергаст опять уселся в кресло и вперил взор в картину. — Прикройте ее.

Д’Агоста набросил на картину покрывало. Он уже начинал беспокоиться. Агент казался ему не совсем нормальным.

Пендергаст прикрыл глаза. В библиотеке стояла тишина, нарушаемая тиканьем старинных высоких часов с маятником.

Д’Агоста тоже присел. Иногда Пендергасту нужно дать побыть Пендергастом.

Глаза агента медленно открылись.

— С самого начала мы смотрели на этот вопрос под неверным углом.

— Как так?

— Мы полагали, что Хелен интересовалась художником Одюбоном.

— Ну? А кем же?

— Она интересовалась пациентом Одюбоном.

— Пациентом?

— Вот именно. Это же была ее страсть — медицинские исследования.

— Тогда зачем искать картину?

— Затем, что он написал ее сразу после выздоровления. Она хотела проверить свою теорию.

— Какую теорию?

— Мой дорогой Винсент, известно ли нам, от какой болезни страдал Одюбон?

— Нет.

— Именно. А его болезнь — ключ ко всему! Хелен хотела узнать о самой болезни. О том, как она изменила Одюбона. Ведь именно болезнь, видимо, и сделала гения из весьма посредственного художника. Она знала, что он отчего-то изменился — и потому побывала в Нью-Мадриде, где он пережил землетрясение. Хелен повсюду искала то, что его изменило. И как только она узнала о его болезни, тут-то ее поиски и кончились. Ей нужно было посмотреть на картину и подтвердить свою теорию: болезнь Одюбона каким-то образом изменила его сознание. Она чудесным образом подействовала на его психику.

— Как-то я не врубаюсь.

Пендергаст вскочил.

— И именно потому она скрывала все от меня! Потому что это могло стать важнейшим, ценнейшим открытием в медицинской науке. И наши с ней отношения здесь ни при чем. — В порыве чувств он схватил д’Агосту за руки. — Я так и топтался бы на месте, если бы не ваша, дорогой Винсент, гениальная догадка!

— Ну, это уж вы чересчур…

Отпустив лейтенанта, Пендергаст быстро направился к дверям библиотеки.

— Пойдемте, времени у нас мало.

— А куда мы? — спросил д’Агоста, поспевая за ним. Все еще в недоумении, он пытался проследить ход мыслей своего коллеги.

— Подтвердить ваши подозрения — и узнать в конце концов, что все это значит.

41

Стрелок — он лежал в негустой тени — изменил позу, отпил воды из солдатской фляжки. Потер по очереди виски надетым на запястье напульсником. Двигался он медленно, методично, полностью погруженный в лабиринт растительности.

Впрочем, предосторожности были излишни: объект его никак не сможет увидеть. Однако годы охоты на другую добычу — четвероногую, самую разную, очень осторожную и сверхъестественно чуткую — приучили его к осмотрительности.

Укрытие нашлось отличное: густой дубовый валежник затянутый, словно пеной, густым испанским мхом; лишь кое-где виднелись небольшие прорехи, в одну из которых стрелок и высунул ствол своего «ремингтона». Отличным оно было потому, что было естественным — в местных лесах и болотах ураган «Катрина» оставил множество подобных следов, и на них никто не обращал внимания.

На это стрелок и рассчитывал.

Дуло «Ремингтона» торчало не больше чем на дюйм. Сам стрелок полностью находился в тени, стволы прикрыл специальным черным неотражающим полимером — а вот объект будет освещен утренним солнцем. Оружия не увидят даже во время выстрела: для этого на дуле установлен пламегаситель.

Свою машину — полноприводный «Ниссан» — стрелок завел в заросли и лежал на площадке, опустив задний борт.

Машина стояла на старой лесовозной дороге, ведущей на восток. Если его кто-то увидит и пустится в погоню, ему хватит тридцати секунд, чтоб добраться до кабины, завести двигатель и рвануть по дороге. Две мили — и он на автостраде, в безопасности.

Сколько придется ждать, снайпер не знал — может, десять минут, а может десять часов, — да и не важно. У него есть стимул, какого никогда раньше не было. Впрочем, нет. Один раз был.

Утро выдалось туманное, росистое, воздух в темном укрытии казался душным и мертвым. Тем лучше. Стрелок опять потер виски. Кругом монотонно гудели насекомые. Суетливо попискивали и шуршали