"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Я представляю.

– Да тебя здесь через двадцать четыре часа не будет. Вышибут, если я… если мы…

– Если вы? – звонко, с ненавистью спросила Полина Журавлева. – Если вы свои связи подключите? Ну, давай, скажи нам, – что это за связи, кто ваши кураторы всемогущие. А мы, может, испугаемся, кондратий нас хватит. Скажи нам, кого бояться? Кто вас натравливает на людей? Кто заставляет гнилую мочу в банках копить перед походом на фотовыставку в музей?

Лицо Глеба Прохорова покрылось красными пятнами.

– Заткнись, ты, сука!

– Ты убил Афию! Вы посмотрите только на его рожу! Там же все написано!

– Ты на свою рожу глянь, стерва! У меня таких, как вы, – отсюда до Питера. И в очередь еще выстраиваются. На черта мне нужна была эта твоя Афия черножопа…

Прохоров глянул на Миронова, на Катю. И понял, что… слово не воробей.

Он рванул дверь джипа, плюхнулся за руль и дал газ, разворачивая машину. Явно собираясь покинуть их всех.

– Стой! – громко приказал Миронов.

Джип рванул с места. И все прибавлял скорость.

А Миронов рванул молнию на своей куртке, достал из кобуры табельный пистолет и с каменным, совершенно бесстрастным лицом, даже не целясь…

Выстрел!

С елей и сосен поселка «Меридиан» взметнулись галки, вопя, как проклятые.

Джип – пуля пробило правое заднее колесо – поехал юзом и на скорости едва не завалился в кювет.

Миронов, держа пистолет обеими руками, прошагал к нему, чуть не промаршировал.

– Выйди из машины. Руки на капот. Ну!

– Ты психованный? – Прохоров прохрипел это почти с изумлением.

– А ты думал, я церемониться с тобой буду? У меня дело об убийстве. Выходи из машины. Руки на капот. Или я выстрелю снова.

Прохоров вылез, повернулся, положил свои мощные руки на капот. Его ноздри раздувались. Но он молча снес и это унижение, и то, когда Миронов, подойдя и держа пистолет у его головы, обыскал его сзади. Ощупал всего.

– Пошел вперед до патрульной машины. В отделе встретишься со следователем. Давай, шевелись!

Прохоров зашагал по дачной дороге. Миронов шел за ним, опустив пистолет к земле.

Катя подумала про себя – да, этот парень… бывший красногорский участковый изменился. Он и раньше был отчаянным, но по-мальчишески. Немного даже по-детски. Но сейчас… Холодная бесстрастность, с которой он применил оружие, поражала. Он был похож на боевого робота в этот миг – Владимир Миронов в своих круглых модных очках и с манерами банковского клерка. Как в компьютерной игре… как в его обожаемой компьютерной игре…

Катя поняла, что не стоит недооценивать коллегу. И, несмотря на всю его внешнюю интеллигентность, на его пути лучше не вставать.

– Вот так с ним надо, – прошептала ей Полина Журавлева. – Давно пора. Речь не мальчика, но мужа…

– Полина, и вы тоже поедете с нами. Идемте, – кивнула ей Катя. – Следователь должен записать все, что вы рассказали в протокол. И мы напишем рапорты. Мы ведь тоже теперь слышали, как он назвал Афию.

Глава 9

Музей. Искусство и магия

Катя уехала из Солнечногорска, как только в дело вмешался следователь. Все это было очень небыстро – бесчисленные допросы после того, как патрульные привезли в УВД Прохорова и Журавлеву. Они с Мироновым написали рапорты о происшествии на дороге. Кроме того, Катя написала для следователя свой личный подробный рапорт о том, как она стала свидетельницей неподчинения Глеба Прохорова законным требованиям полиции и его попытке скрыться, в результате чего было правомерно применено табельное оружие. Катя написала этот рапорт от руки и поставила жирную точку. Она испытывала чувство удовлетворения. И вместе с тем…

Глеб Прохоров – убийца?

Развития событий предстояло ждать. Все утро понедельника в Главке Катя была как на иголках. Она доложила шефу пресс-центра о солнечногорских событиях. С самоубийством на станции – полный туман. Убийство в дачном поселке «Меридиан» раскрывают, расследуют. Уже задержали подозреваемого. Шеф выслушал с интересом.

– Убийство на национальной почве возможно? Так надо во все колокола бить. Занимайся только этим сейчас, – велел он великодушно. – Это должно стать сенсацией – в смысле раскрытия. И все вещи будем называть своими именами. Прямо, открыто. Без купюр.

Владимир Миронов позвонил в обед – с дороги. Он сказал, что едет в Главк, будет где-то через час. Что они со следователем еще вчера дозвонились в Музей Востока, где работала Афия. Там все впали в шок, когда узнали о ее гибели. Музей в понедельник закрыт для посетителей – выходной. Но Миронов договорился с ведущим куратором.

– Она встретит нас там. Я договорился с ней на три часа.

– Нас? Вы хотите, чтобы я пошла с вами в музей?

– Да. Было бы очень хорошо. Вы в таких вещах разбираетесь лучше меня, Катя. И это ведь совсем недалеко от ГУВД. Я вам позвоню, как буду на месте, вы спуститесь, и пойдем.

Они встретились в вестибюле Главка. Катя отметила, что Миронов для музея оделся официально, наверное, в свой лучший костюм. Они побрели пешком по Большой Никитской улице до Никитского бульвара, где располагался Музей Востока.

– Я вот думала, Володя, столько времени прошло, а у нас с вами дело снова коснулось музея, – заметила Катя.

– Ну, тогда я лишь по касательной к музейным делам прошел, как метеорит, – усмехнулся Миронов, оглядывая Никитскую улицу. – Зато сейчас хочу наверстать упущенное.

– Что там у вас по Прохорову? Приезжал кто-то в УВД права качать по поводу него?

– Приезжали. Вчера вечером. На нескольких машинах. А начальник УВД им сразу – убийство на национальной почве. Расизм. Они покрутились и быстренько так слиняли. Не хотят светиться. Это же не в кинотеатр заявиться, чтобы фильм срывать. Я худшего ожидал. А они сразу на попятный. Фактически бросили Прохорова. Я ждал, что они нам его алиби представят – мол, сорок сороков десятков тысяч его коллег и друзей видели его там-то и там-то, далеко от дач. Но нет. Поджали хвост, убрались.

– А сам Глеб Прохоров?

– Он замолчал. Отказался от показаний вообще. – Миронов сам умолк на секунду. – Я вчера наблюдал за ним в отделе. Он спросил, где убили Афию. Я сказал где – на скамейке у озера. И он как-то сразу… Что-то было у него с ней, это точно, Журавлева правду говорит. Что-то личное. И сейчас он… скорбит, что ли? Или переживает оттого, что убил ее? Если это он, конечно. Как можно вот так – грязно человека оскорблять и вместе с тем чувства испытывать?