Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

Дом в Холодном переулке не сгорел. Пожарные потушили пламя вовремя. Пострадали только Зал Мистерий да комната на втором этаже, расположенная прямо над ним, — там висел портрет Уайльда, он сгорел, от него остались только кусок рамы да серебряная табличка. Все остальное уцелело.

Из зрителей «Саломеи» не пострадал никто. Даже припадочного шведа вытащили и отлили водой. А вот актеры сгинули все: Иродиада тоже не спаслась — задохнулась в дыму, пытаясь освободить Верховцева из-под горящих обломков.

В доме провели обыск и помимо обугленных трупов нашли костюмы, театральный реквизит, грим (его тут же отправили на химическое исследование) и еще много всего. Например, несколько подлинных писем Оскара Уайльда, фотографии Альфреда Дугласа и Сары Бернар с автографами. Знающие люди из Литературного музея (Колосов поспешил обратиться туда за консультацией) утверждали, что для коллекционеров эти вещи представляют очень большую ценность.

Спасли и акварельный рисунок Анджелико Гиберти. На «Лорда Дугласа в роли Саломеи» заявили претензии сразу несколько музеев.

Прокуратура обращалась в посольства — требовалось допрашивать иностранных граждан, спешивших унести из Москвы ноги. А Колосов искал дополнительных свидетелей в клубе Арсеньева и самую главную свидетельницу, ту блондинку — Саломею, которая так странно пропала посреди спектакля.

— Не нашел он ее еще? — осведомился Кравченко.

— Нет. Но найдет. Это будьте покойны. — Катя нацеливалась на утиное крылышко — оно поджарилось до хрустящей корочки. — Никита рано или поздно все равно ее отыщет. Он мальчик упорный.

Кравченко подмигнул Мещерскому.

— Слыхал? Прогресс! Как она его припечатала — ма-альчик. Пацан, в общем, зеленый. Молокосос. Да против нас с тобой...

— Ты от него ушел недалеко, — заверила его Катя. — Шага на полтора всего, может, на два.

— А чего ее, собственно, искать теперь? — спросил Мещерский.

— Для порядка. Допросить надо. И вообще — надо же узнать, как ее туда завлекли, что обещали.

— Это уже не важно. Прошлогодний снег.

— А что меня интересует, други, — сказал Кравченко, — так только две вещи: почему этот мальчишка ее спас дважды? И почему убийца Данила, верный пес Верховцева, ни с того ни с сего вдруг всадил ему нож в живот?

— Наверное, они с тем парнем были близкие друзья, — предположила Катя. — Он в реку-то случайно свалился, а?

Мещерский и Кравченко переглянулись.

— Наверное, может быть, — молвил Вадька. — А может, и нет, ничто вроде не предвещало. Колосов не раскопал, как звали мальчишку?

Катя достала из вазы яблоко.

— Там паспорта нашли в сейфе, — сказала она. — Он какой-то прибалт. Ольгерд, кажется, а фамилия — не выговоришь. Там и еще одну штуку нашли — пистолет с глушителем. Из него-то и застрелили Арсеньева, экспертиза показала. Колосов убежден, что убил его не Данила, а сам Верховцев. И вот еще что: старшего брата его убили в подъезде точно так же — тоже пистолет был с глушителем и выстрел сделали контрольный. Хотя марки оружия не совпадают, по почерку ясно — это тоже его работа. А пистолет у него мог быть другой, сейчас этого добра... Там ведь наследство стояло грандиозное на кону.

— Да, он был малый богатый, — раздумчиво молвил Мещерский.

— И денежки тратил с фантазией, сукин сын! — Кравченко промокнул губы и отложил салфетку. — Эстет! Зараза такая. Оскара Уайльда еще на стенку повесил!

— Неужели игра чьего-то воображения так может повлиять на кого-то, что он решится на убийство? — спросил Мещерский.

— Может. — Катя вздохнула. — Нерон, например, до такой степени увлекался мифами, что в один прекрасный день решил показать себе и римскому народу живую картинку. Обрядили раба в костюм Икара с крыльями и сбросили его со специально построенной посреди цирка башни. Император хотел понаблюдать — не взлетит ли новый Икар к солнцу, а тот рухнул камнем, только кровь брызнула на тогу триумфатора.

— Ну, сравнила! Верховцев — Нерон. Кишка тонка у Игорька. — Кравченко презрительно хмыкнул.

— А наш областной серийный гад — Ряховский, тот, на ком восемнадцать трупов, — не сдавалась Катя. — Он насмотрелся «Молчания ягнят». У него Ганнибал Лектер — любимый персонаж был.

— Верховцев — не Ряховский, не Нерон, Катенька, — заметил Мещерский. — Ни тот, ни другой. Нечто третье. Но все равно безумец он. Безумец. Как ты сказала тогда — как сломанное дерево он? Мозги он сломал на чем-то.

— На Оскаре Уайльде, — подсказал Вадим хмуро.

— Каждый берет из творчества писателя только то, что он хочет взять, — молвила Катя грустно. — И с этим уже ничего не поделаешь. Каждому — свое.

Пир закончился. Они пили кофе. Кравченко достал сигарету, поглядел на нее и.., сломал пополам.

— Баста. Нервишки подкрепили. Теперь вновь о здоровье похлопочем, ребята, — Он крутанулся в кресле. — А махнем-ка завтра на природу? Куда-нибудь в сосновый борок. Вон к Лешке Горбушкину в гости завалимся. Они с женой всю зиму на даче кукуют.

— Я хоть сейчас готов. — Мещерский вздохнул. — Надоела мне ваша Москва! А ты, Катюш?

Катя посидела, помолчала, посмотрела на них, на письменный стол в углу. Она и рада бы поехать к Горбушкину — он такой забавный! По образованию — орнитолог, по призванию — художник. На его даче полно птиц, которых он выхаживает, изучает, рисует. Но...

— Нет, я завтра хочу немножечко поработать. Есть кой-какие мысли. Наконец-то. За машинку надо сесть и...

— Да ты на работе из-за нее не встаешь! — хором возразили приятели.

— Нет. — Она взглянула на Бонапарта в деревянной рамочке, улыбавшегося из-за стекла книжного шкафа. — Надо... То на работе, а это — так. Просто так. Надо же когда-нибудь начинать делать то, что тебе хочется. Так почему же не в это воскресенье?

Степанова Татьяна

В моей руке — гибель

Пролог

По ночному разбитому весенними дождями проселку тащилась старая облупленная «Волга», из тех, что доживают свой век в источенных ржавчиной гаражах. На крыше — багажник, а на нем — доски и картонки. В салоне — узлы, тюки и прочий дачный скарб. За рулем — старик в очках, суконной кепке и со слуховым аппаратом. Рядом на сиденье — по всему видно — его спутница жизни в теплой кофте и по-комсомольски повязанной цветной косынке, прикрывающей жидкий перманент. Мотор «Волги» натужно хрипел, словно поднимал машину на крутую гору и никак не мог одолеть подъем.

— Нет, так не пойдет. Я все же взгляну, что там, — старичок затормозил и решительно полез из машины. — Может, масло подтекает? А то ведь не доедем.

Его