Человек с клеймом - Джоан Роулинг

от холода, но без розацеа или мешков под глазами. У Руперта был красный нос, а водолазка не слишком выгодно подчеркивала его короткую шею. Страйк, однако, вынужден был признать, что разница в возрасте между ними не так уж бросалась в глаза. Руперт подписал снимок словами на итальянском: Buon Compleanno a me (с днем рождения меня) и anime gemelle (родственные души). Кроме этого единственного отступления в итальянский, на странице Руперта в "Инстаграме" не было никаких указаний на многоязычие и никаких намеков на его швейцарское воспитание. Большая часть его постов состояла из фотографий Лондона. Под его сообщениями не было ни одного швейцарского имени, что, безусловно, говорило о том, что ему не очень нравилось его детство на континенте и он оборвал все связи.

В аккаунте было несколько старых семейных фотографий, в том числе фотография Руперта с родителями, опубликованная в годовщину их смерти. Малыш Руперт счастливо сидел на руках у своей гламурной матери Вероники, чьи тонкие брови и неровная стрижка боб говорили о том, что она родила его в девяностые годы. Ее муж Питер, узколицый и красивый, выглядел добродушным и слегка богемным.

Дальше была еще одна семейная фотография, на которой Страйк остановился. На ней был запечатлен пухлый Руперт лет двенадцати-тринадцати, стоящий со своим дядей Недом, вторым отчимом Шарлотты, перед гигантским многоколонным домом Хеберли. Как и у его знаменитого сына-актера, у Неда Легарда были пронзительно-голубые глаза.

Будучи еще раз убежденным, что он не хочет браться за дело Десимы, Страйк закрыл аккаунт в "Инстаграме" и провел следующие пару часов, знакомясь с ходом текущих расследований агентства.

Он все еще читал, когда услышал стук во внешнюю стеклянную дверь. Выругавшись себе под нос, решив, что кто-то ошибся, Страйк поднялся.

– Привет, – произнесла новая сотрудница агентства Ким Кокран, когда Страйк открыл дверь. – Я надеялась, что ты вернешься.

Ким, уволившаяся из столичной полиции годом ранее, работала в конкурирующем детективном агентстве, пока оно не обанкротилось. Она была очаровательно хорошенькой, всегда ухоженной, а ее короткие темные волосы и внимательные карие глаза напоминали Страйку маленькую птичку.

– У меня есть новости о Плаге, – сказала она.

– А, конечно, – сказал Страйк, недоумевая, почему она не могла написать сообщение вместо того, чтобы приходить лично. – Проходи.

Прозвище "Плаг" возникло из-за сходства его обладателя с персонажем комикса "Дети с улицы Баш". По общему мнению, он был самым уродливым человеком, который когда-либо становился целью агентства: у него были очень большие уши, неправильный прикус, из-за которого было не видно нижних зубов, сами зубы торчали и он был нескладно долговяз. Помимо множества прошлых уголовных преступлений, в основном связанных с легкими наркотиками и мелкими кражами, Плаг был еще и одиноким отцом тощего подростка, который вечно выглядел подавленным и несчастным.

Отец и сын недавно освободили свою тесную квартиру в Харингее и без приглашения переехали в Кэмберуэлл в дом матери Плага, страдавшей быстро прогрессирующей болезнью Альцгеймера. По словам состоятельного дяди Плага, нанявшего детективное агентство, Плаг не только оскорблял старушку, но и постепенно выкачивал из нее все сбережения, и никто в семье до сих пор не нашел законного способа помешать Плагу присваивать деньги матери или выселить его из дома. Целью найма частных детективов было найти что-то, за что Плага можно было бы арестовать.

Дело Плага стало переменой в ряде обычных дел о супружеской неверности, которые агентство вело для состоятельных клиентов; всем было приятно попытаться остановить явного злодея и защитить хрупкую старушку. К сожалению, Плага пока не улиичили ни в какой преступной деятельности.

– Он только что встретился с парнем на станции Тафнелл-Парк, – сказала Ким, – и передал ему большую сумму денег. У меня есть видео.

Она протянула телефон, и там, конечно же, был поразительно уродливый Плаг, передающий что-то похожее на рулон пятидесятифунтовых купюр мужчине со множеством татуировок на руках.

– Странно, что он ничего не получил в ответ, – сказала Ким. – Я надеялась увидеть наркотики или что-то в этом роде.

– Ага, – сказал Страйк, посмотрев видео. Тайком передав деньги, Плаг просто повернулся и, сгорбившись, ушел.

– Конечно, это может быть плата за оказанные услуги, – предположила Ким.

– Что он сделал после этого?

– Ушел к матери. Дэв теперь за него отвечает, так что, полагаю, – Ким зевнула, – извини, мы узнаем, получит ли Плаг сегодня вечером какие-нибудь странные посылки.

Она потянулась, подняв руки к небу и выгнув спину. Страйк быстро оглянулся на расписание. На ней был облегающий черный свитер.

– Все затекло, – сказала она, опуская руки. – Слишком много часов провела в машине на этой неделе. Есть какие-нибудь планы на выходные?

– Работа, – сказал Страйк, глядя на график. – Придется взять на себя часть дел Робин, раз она сейчас на больничном.

– Я с радостью поучаствую, если хочешь, – сказала Ким. – У меня мало дел на эти выходные.

– Это очень мило с твоей стороны, – сказал Страйк, оглядываясь на нее. – В противном случае все будет немного сложнее, потому что Барклай завтра и в понедельник будет в отъезде.

– Мне нравится чем-то заниматься. Как Корнуолл?

– Это было… ты знаешь, – сказал Страйк, снова взглянув на график.

– Он был старый, твой дядя?

– Почти восемьдесят.

– Все равно. Когда они уходят, все равно нелегко.

– Ага, – сказал Страйк.

– И тебе тоже пришлось сразу поехать к этой Маллинз, как только ты вернулся. Кстати, как она?

– Нормальная, – сказал Страйк, пытаясь придать своему голосу нотку окончательности.

Ким поняла намек и встала. Она хорошо понимала намеки.

– Тогда я пойду. Напиши мне, когда я тебе нужна на этих выходных, и я буду там.

– Спасибо, – сказал Страйк. – Очень благодарен.

Ким ушла. Провозившись еще двадцать минут с расписанием, с глазами, зудящими от усталости, Страйк запер кабинет и поднялся в свою мансарду, чтобы приготовить себе ужин в одиночестве.

Он изо всех сил старался не обращать внимания на усиливающуюся боль в подколенном сухожилии, пока готовил себе стейк с овощами, но углубляющуюся тоску игнорировать было сложнее. Сев за свой маленький пластиковый стол, он вернулся мыслями к дилемме, которая уже много месяцев занимала его ум, в последнее время обострилась и ничуть не ослабла после его несчастливого пребывания в Корнуолле. Он ни с кем не обсуждал этот вопрос, потому что не хотел ни советов, ни утешений.