Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

Блондин шагнул к иконостасу, долго, словно под лупой, разглядывал каждое творение, некоторые доски даже пощупал руками, наконец произнес, нахмурившись:

— А ты, паря, случаем, ничего не путаешь? Это же старинного письма иконы.

— Так я же их и творил под старину, — пояснил Лука. — Моего письма иконы.

Председатель сельсовета, как на больного, смотрел на Луку, который и клуб ему оформлял бесплатно, и плакаты с транспарантами к Первому мая да ко Дню Октябрьской революции малевал. После такого признания уж точно пустят в распыл. В лучшем случае — лет на десять запрячут.

Однако блондин, будучи старшим в этой троице, был совершенно иного мнения. Он еще раз прошелся взглядом по потемневшим ликам святых, которые с немым укором смотрели из своего угла, после чего приказал рыжему аккуратно снять их со стены, столь же аккуратно сложил их в холщовый мешок и только после этого бросил в сторону Луки:

— Одевайся! С нами поедешь.

Угрюмо кивнув и мысленно простившись с домом, Лука натянул на ноги стоптанные сапоги, сунул руки в пиджачишко и, перекрестившись на обобранный чекистами угол, первым вышел на крыльцо. Следом за ним с наганом в руке шел рыжий.

За покосившейся изгородью, на прибитой пылью дороге уже выстроилось полсела сочувствующих, и когда он, подталкиваемый в спину револьвером, уже садился в машину, кто-то из сердобольных соседок произнес со слезой в голосе:

— Да куда ж парня-то? Он-то чего вам плохого сделал? — На что блондин промолчал, и только рыжий вставил свое веское слово:

— Там разберутся!..

Где это «Там!», Луке никто не прояснил, и только когда подъезжали к Москве, сидевший на переднем сиденье блондин повернулся к Луке и негромко, но довольно внушительно произнес:

— Сейчас с тобой будет говорить товарищ Ягода. И умоляю, умоляю тебя об одном — десять раз подумай, прежде чем ляпнуть лишнее словцо. Уразумел?

— Да.

— Вот и хорошо. — Помолчал немного, всматриваясь в ухабистую дорогу, и негромко спросил, повернувшись лицом к Луке: — Надеюсь, тебе не потребуется разъяснять, кто такой товарищ Ягода?

Окончательно сбитый с толку и уже ничего не понимающий, Лука на всякий случай утвердительно кивнул головой. В его родной деревне Удино, как и по всей стране, шло становление колхозного строя, кулаки, их подпевалы и прижимистые середнячки эшелонами отправлялись туда, где до этого даже Макар телят не пас, так что, кто таков товарищ Ягода, в России знали все — от сопливого пацана до немощного старца.

Всё, что происходило с ним дальше, Лука Ушаков воспринимал как небылицу, как рождественскую сказку, где в роли доброй феи выступал сам товарищ Сталин, а его столь же добрым сказочным помощником был никто иной, как главный чекист страны товарищ Ягода. Правда, в самом конце этой сказочки Луку предупредили, что если он, босота и сын врага народа, где-нибудь, когда-нибудь, кому-нибудь протрепится о том, что случилось с ним весной тридцать первого года, быть ему расстрелянным без суда и следствия, как того требуют интересы рабоче-крестьянского государства.

Заместитель председателя ОГПУ, коим на ту пору являлся Генрих Григорьевич Ягода, показался Луке не таким уж и страшным, как о нем болтали прихожане в церкви. Увидев перед собой скелет молодого богомаза, он приказал накормить его «от пуза», после чего осоловевшего от сытной еды Луку привели в божеский вид. Сменили развалившиеся опорки с истлевшей полотняной рубахой на новые сапоги да штаны с рубашкой-косовороткой и такой же новенький пиджак. Его подстригли, помыли под душем, и лично Ягода доставил Луку на черной машине в Кремль.

Что он тогда почувствовал, увидев перед собой живое лицо земного бога, Лука Ушаков так и не смог описать, единственное, что ему врезалось в память, так это то, как Сталин пыхнул своей знаменитой трубкой, отчего в кабинете завис благоуханный табачный дым, и показал все той же трубкой на иконы, разложенные на огромном столе.

— Сам писал?

Он так и сказал — «писал», а не «рисовал» или «малевал», чем сразу же завоевал доверие Луки.

Не зная, что говорить, и в то же время припоминая наставления того блондина-чекиста, который советовал ему семь раз подумать, прежде чем один раз ответить, он все-таки вынужден был утвердительно кивнуть головой.

— Сам.

— А кто учил?

В интонации Сталина не было даже малейшего намека на какую-то враждебность, к тому же душу грела жирная, сытная еда с горячим сладким чаем, и Лука, все больше и больше проникаясь доверием к хозяину Кремля, решил сразу же признаться во всем.

— Отец с дедом учили. Где подправляли, где подсказывали. Да еще книги по иконописи помогли, их у нас много в доме было. А в общем-то, сам дошел.

— Что, действительно сам? — удивился Сталин, и Луке даже показалось на тот момент, что он с уважением посмотрел на него.

— Сам, — уже более уверенно подтвердил Лука.

Пыхнув трубкой и недоверчиво покосившись на молодого иконописца, Сталин остановился взглядом на иконе Божией Матери «Кикская». Прищурился, видимо припоминая что-то.

Значит, говоришь «сам»? Но ведь это же Симон Ушаков!

Пораженный Лука поверить не мог, чтобы САМ ТОВАРИЩ СТАЛИН так разбирался в иконах.

— Ушаков, — пробормотал он, — но эту Богоматерь писал я.

Судя по молчаливой реакции Сталина, он верил и не верил заверениям тощего как обглоданный мосол, иконописца. Перевел взгляд на молчавшего до этой поры человека, в глазах которого не было напряженной жестокости Ягоды и в то же время светилось откровенное любопытство.

— Ну, а товарищ Молотов что скажет?

— Не знаю, — честно признался Молотов. — Здесь специалист нужен, а я, к великому сожалению…

И он развел руками, как бы каясь в том, что недостаточно образован.

Держа трубку перед лицом, Сталин повернулся к Луке, ноги которого стали вдруг словно ватные, и с каким-то особым прищуром в глазах прошелся по его лицу, покрывшемуся мелкой испариной.

— Хорошо, — как бы советуясь сам с собой, произнес Сталин, — допустим, это письмо твоих рук дело, малевать ты научился. Но как же доски и холст? Ведь им не иначе как лет по триста будет.

— Доски-то? — пожал плечами Лука. — Так этому приему меня еще отец научил, а он от деда ума-разума набирался. Доски — это проще пареной репы, лишь бы мясцо в доме было, с костями, само собой.

— Чего-чего? — прищурился на него Сталин, в очередной раз пыхнув трубкой. — Мясцо, говоришь? А ну-ка, объясни!

— Так очень все просто, — оживился несколько осмелевший Лука. — Варим крепкий мясной бульон, остужаем до нужной температуры и опускаем в него заготовленную