Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский

— Я предпочел бы выйти из этого заведения и подышать свежим воздухом. Если не возражаете.

Саша тут же поставил недопитый бокал на стойку.

Они прошли квартал, свернули налево и оказались в небольшом парке. Выбрали скамейку недалеко от входа и сели.

— Рассказывайте, — коротко предложил Майер.

Пришлось в который уже раз начать с начала, со взрыва на Ильинке. С убийства шофера, со свидетелей, которых убирают ловко прямо из-под самого носа следствия. Наконец о таинственной фигуре Владимира Рослова, который прилетел в Россию и исчез. Турецкий не хотел еще говорить об опознании, проведенном сегодня зубным врачом из Оффенбаха. Решил пока не раскрывать все карты сразу. Рассказал, что и его похитителей, которые сутки допрашивали его в подвале, в частности, интересовало то, что Турецкий знает о Рослове.

Майер помолчал, раздумывая над услышанным, и сказал, что он, вероятно, сможет помочь Саше в некоторых поднятых им вопросах. И прежде всего информацией о своем добром товарище Володе Рослове, вместе с которым ему, Майеру, пришлось заниматься так называемой аферой века. Вообще-то, возможно, пока не следовало посвящать москвича во все тонкости этой суперсекретной операции, но рекомендации таких людей, как Марковский и Пушкарский, это серьезно. Конечно, Владимир мог бы лучше сделать это сам, если счел бы нужным.

Турецкий понял, почему тянул Майер: при всех посторонних рекомендациях он, Турецкий, оставался для этого разведчика, специализирующегося именно на русской мафии, темной лошадкой. Документов-то нет никаких. А ну как провокация? Да и любые документы по нынешним временам — дело техники, не более. Поэтому Саша предложил такой вариант: поскольку операция была действительно в высшей степени секретная, видимо, Майеру следует иметь более твердую уверенность, что здесь не пахнет провокацией. Для этого есть только один путь: удостовериться у старшего инспектора Ханса Юнге, который получил сегодня утром подтверждение полномочий старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры России Александра Борисовича Турецкого вместе с его фотографией.

Майер немедленно отклонил это предложение: он не желал связываться в настоящий момент с германской уголовной полицией. Она, естественно, получив какие-то козыри в руки, немедленно начнет аресты, а потом, ввиду отсутствия доказательств вины, будет вынуждена выпускать преступников и таким образом может сорвать операцию.

Тогда Саша выдвинул последний аргумент.

— Сегодня, — сказал он, — мы были в Оффенбахе у зубного врача, который лечил зубы Рослову. Об этом даже имеется запись в книге. Так вот. Вместе с банкиром Алмазовым, учредителем банка «Золотой век», погиб в машине некто нам неизвестный. До последнего времени. То есть до сегодняшнего утра. По куску челюсти погибшего мы наконец смогли установить, что им и был Владимир Захарович Рослов. — Саша громко выдохнул, будто выпустил из себя весь воздух.

Майер утопил лицо в ладонях и замер на скамейке. Он сидел так долго, потом поднял к Турецкому темные, глубоко запавшие глаза и сказал:

— Аферу, которую провернул банк «Золотой век», во всяком случае сейчас можно говорить пока о его германском филиале, мы раскручивали вместе, как я уже сказал, с Володей. Он тоже работал по банкам и мафиозным структурам в финансовой системе. Он был очень хороший аналитик и отличный товарищ… Я мог бы взглянуть на этот ваш протокол?

— Конечно, но для этого мне придется вызвать своего помощника. Завтра, в любой удобный для вас час, я готов показать вам его. Он подписан врачом и старшим инспектором Юнге, в присутствии которого были составлены свидетельские показания.

— Хорошо, я верю вам. Я завтра позвоню часов… в восемь, если не возражаете, мы снова встретимся, и я, возможно, найду вам еще одного человека, который работал вместе с Володей. А теперь, с вашего разрешения, я вас оставлю. Вы принесли мне очень горькую весть, и мне хотелось бы побыть одному. Прощайте. До завтра.

— Что ж вы, сразу-то не могли?.. — будто с осуждением сказал Пушкарский.

— Он абсолютно прав, — ответил своим мыслям Турецкий. — Я бы тоже требовал железных гарантий… А почему сказал не сразу? Манера у меня, понимаете ли, такая: никогда не выкладывать всего на стол. Между прочим, профессионалы на это не обижаются.

— Вероятно, — заметил, поднимаясь со скамейки, Валентин Дионисьевич. — Наверно, я чего-то уже не понимаю в этом мире…