Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский

— Михаил Александрович, я должен вам сразу сказать, а не крутить: я оказался неустойчивым человеком.

— За-ме-чательно!

— Скажите: разве мыслимо любить двух женщин сразу? А я вот люблю.

— Об одной я догадываюсь. А вторая?

— Вторая — ее подруга.

— Нина? Как же это вышло?

— Я и сам не понимаю.

— И далеко это дело зашло?

— Да уж куда дальше. И я проверял себя — ни без той, ни без другой я не могу жить.

— Вы с ума сошли! Такой тихий мальчик... И вы, что же, близки с обеими, гм... Ну, вы понимаете...

Игорь долго смотрел на Михаила Александровича, не понимая, потом совершенно серьезно возмутился:

— Ну, что вы, Михаил Александрович!

Михаил Александрович расхохотался, но сразу прекратил смех, заметив, что Игорь обижается.

— Молодец! Замечательно!

— Я не вижу тут ничего замечательного.

— Но они, значит, просто нравятся вам? Идемте пить чай.

— В том-то и дело, что не просто. Я забыл сказать вам... Мы с Ниной вчера поцеловались...

— Но ведь это прекрасно! Весна — и вы целовались. Это очень хорошо.

— А как же Ирина?

— А с Ириной у вас как? Тоже целовались?

— Никогда.

— Все. Значит, вы любите Нину. Все правильно. Можете продолжать целоваться.

— Михаил Александрович! Вы как-то несерьезно относитесь. Тут драма. Какое-то раздвоение личности.

— Никакого раздвоения тут нет. Чепуху вы городите! Какая драма?!

Михаил Александрович заставил вее-таки Игоря пойти с ним ужинать. Игорь ел с аппетитом, но когда он хотел подсыпать перцу в молочный кисель, Березовский понял, что его мысли блуждают где-то далеко.

— Вы начинаете слишком задумываться, молодой человек!

— Да, Игорь сегодня сам не свой, — согласилась и Надежда Петровна. — Прямо как влюбленный!

Игорь вспыхнул, а Михаил Александрович опять стал смеяться и смеялся до слез. Игорь молчал. Надежда Петровна улыбалась, глядя на такое веселье мужа, но не могла понять, почему ему смешно.

— Ты говоришь... ты говоришь — как влюбленный! — в промежутках между приступами смеха восклицал Березовский. — А по-моему... ох... не могу... по-моему, перец сыплют в кисель только... только дуплекс-влюбленные!..

— Михаил Александрович! Вы же обещали! — воскликнул Игорь.

— Молчу! Молчу! Ох!.. Я же ведь любя и любуясь... Замечательно! Честное слово, замечательно!

— Тише, ты разбудишь Вику, — останавливала Надежда Петровна, а сама тоже радостно, светло смеялась, начиная догадываться, в чем тут дело.

И вдруг Игорь вскочил из-за стола, опрокинул стул и выскочил в дверь, не прощаясь, обиженный и смущенный.

— Ну вот, что ты наделал! — озабоченно сказала Надежда Петровна. — Иди, догони его. Зачем же смеяться? Это с твоей стороны некрасиво.

— Честное слово, я не хотел. Да ведь и ты смеялась... Я от него в восторге, он мне нравится. Понимаешь, двадцать пять лет, инженер...

— Иди, иди же! Нехорошо.

Березовский нагнал Игоря уже на верхней дороге:

— Игорь!

Игорь шел не оглядываясь.

— Игорь! Неужели вы обиделись на меня?

— Михаил Александрович! Если вам непонятно...

— Дорогой мой! Милый мой Игорь! Я действительно как-то нелепо... Это Надя виновата, она, не думая, сказала — «как влюбленный»... Но чего же тут обидного? Влюбляйтесь себе на здоровье! И потом — я привык вас считать членом семьи, своим, ну и шутил по-свойски...

— Да, а Надежда Петровна Невесть что могла подумать.

— Ничего она не могла подумать!

— Идите же, Михаил Александрович, вы даже не поужинали из-за меня... с моими фокусами...

— Нет, брат, теперь я вас так легко не выпущу! Прогуляемся. Погода отличная. И если не возражаете, поговорим о любви.

И они ходили взад и вперед, тихо разговаривая. Под ногами была мягкая летучая пыль, которая делала их шаги неслышными. И вокруг была такая тишина! Никак нельзя было подумать, что здесь в котловине и по пологому склону горы живет и работает, двигается, разговаривает или отдыхает после работы столько людей.

— Любовь — это прекрасное, самое прекрасное в нашей жизни, — тихо, задумчиво, серьезно говорил Михаил Александрович, шагая рядом с Игорем и поглядывая на небо, на тайгу, на сопки. — И то, что вы переживаете сейчас, озарит всю вашу жизнь на многие годы. Даже воспоминания, о давнем, пережитом когда-то чувстве и то всегда наполнены взволнованностью, теплотой. Поэтому и любить надо чисто, красиво, по-настоящему, не омрачая этого чувства ничем наносным, бережно охраняя его от ошибок, недомолвок, от нечуткости...

Михаил Александрович увлекся. Он все быстрее и быстрее шагал, волосы его развевались, он говорил все громче и размахивал руками. Игорь тоже прибавлял шаг. Они доходили до конца поселка, где начинались кустарники, поворачивали обратно и шли до самых конюшен, откуда начинался подъем, дорога огибала каменную кучу и уходила туда, на запад, в сторону Лазоревой.

Говорил больше Березовский. Игорь молча слушал. Несколько недоверчиво. Для него было, пожалуй, неожиданным, что Михаил Александрович мог говорить о любви. Не то чтобы он считал Михаила Александровича бездушным. Совсем нет! Но Игорю все люди старше его на пять — десять лет представлялись стариками. Как это мог такой старый, давно уже женатый человек рассуждать о переживаниях, на которые имеет право только молодость? В силах ли он это понять?

— В отношении к труду, к долгу, к товарищу, в отношении к женщине — вот где познается человек, — говорил Березовский, на ходу закуривая папиросу и швыряя погашенную спичку в канаву. — Да и в каждом поступке, даже когда он моет руки перед едой. Вы, Игорь, чрезвычайно интересное, своеобразное явление. Продукт времени!

— Я, Михаил Александрович?! Какой же я продукт!

— Да, да, именно вы! Вы не успели побыть юношей, Игорь. Понимаете, совсем юношей, подростком, пожить по-ребячьему, в детской доверчивости к миру. Чтобы папа и мама, школа и товарищи, каникулы и волейбол... А с вами как получилось? Студент — и снайпер. Юноша и ветеран войны. И вот как мне представляется дело. Природа бережлива. «Ах так? — сказала она. — Юность не состоялась? Хорошо. В таком случае сдадим ее на консервацию, отложим юность до более благоприятного времени». И вот после фронта, войны мы видим двадцатипятилетнего геолога и вместе с тем мальчика, которому до сих пор некогда было быть мальчиком, участвовать в струнном оркестре, мечтать, некогда было даже поцеловаться...

— Ну уж, Михаил Александрович, вы меня изображаете каким-то ангелом!

— У меня, например,