Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

между тем сама совершила точно такое же преступление. Я могла рассказать о моих подозрениях полиции. Могла попросить их перекопать участок, или осушить озеро, или обыскать подвалы. Но если бы я это сделала и если бы они ничего не нашли, Хэл передали бы Эзре. А этого я бы не допустила. Я не могла пойти на такой риск. Я не сумела спасти Мэгги правдой, значит, должна была спасти ее дочь ложью. И мне пришлось стать Мэгги Вестуэй. Рисковать было нельзя. Ведь найти Маргариду Вестуэй в Оксфорде не составило бы ни малейшего труда.

Совсем скоро Хэл станет взрослой, и нельзя и дальше прятаться за отговорками. Теперь я могу ее потерять, если она захочет оставить меня. Я не стану винить ее, если таково будет ее решение – ей-богу, я лгала ей так долго, хотя уверяла себя, что желаю только добра. Я непозволительно обманывала ее, но надеюсь, что она сможет меня простить.

Я многого никогда не смогу простить тебе, мама. Но несмотря ни на что, ты стойко хранила мою тайну последние годы и, мне показалось, имеешь право знать причины моего решения. Не знаю, как Хэл распорядится этой информацией. Но возможно, она приедет к тебе кое о чем расспросить. Если так, будь добра к ней.

Твоя Мод.

Хэл уронила письмо на простыню, глаза наполнились слезами, и ей так захотелось протянуть руки и обнять маму, через все эти годы.

Как это письмо попало к миссис Уоррен? А оно вообще дошло до миссис Вестуэй? Или миссис Уоррен перехватила его? Как бы там ни было, но кто-то из них предупредил Эзру. И во второй раз в жизни ее отец, чтобы спасти себя, убил невинного человека.

Если бы… о, если бы только Мод не послала это письмо! Это казалось невероятно наивным – сдать такой тяжкой борьбой добытую анонимность, предупредить мать о том, что она намерена сделать.

Может быть, Мод недооценила Эзру? Или слишком верила миссис Вестуэй? Какое-то время они состояли в переписке, это явствовало из письма. Может быть, дочь стала больше доверять матери, полагая, что если та так долго хранила ее тайну, то она может доверять ей и дальше, и наконец раскрыла миссис Вестуэй секрет, который больше не могла носить в себе.

Но все-таки Хэл не была уверена. Тут что-то еще, связанное с попыткой миссис Уоррен предупредить ее… какое-то непреходящее чувство вины. Она вспомнила гостиную, фотографии в рамках, на которых запечатлен ангелоподобный маленький мальчик, которого миссис Уоррен любила так долго, и мужчина, в которого он превратился.

Возможно, ради этого мальчика экономка написала ему письмо, сказав, что Эзра должен быть осторожен, держаться подальше от Трепассена. И только впоследствии поняла, что натворила.

Хэл никогда не узнать истинную последовательность событий. Она понимала только, что это письмо стало первым звеном в цепи предательств, которые привели к жаркому летнему дню, визгу тормозов и изувеченному телу мамы на дороге возле собственного дома.

Она закрыла глаза, чувствуя, как сквозь веки просачиваются слезы и текут по носу, и ей захотелось – сильнее, чем когда-либо в жизни, – вернуться в прошлое и сказать маме, что все в порядке. Нечего прощать. Я верю тебе. Я люблю тебя. Ты ничего не могла изменить. Какие бы жестокие слова я бы ни сказала или ни подумала, что бы ни сделала, я все равно в конечном счете вернулась бы к тебе.

– Вы не спите, дорогая? Чаю?

В ее мысли ворвались слова, произнесенные с корнским акцентом, и Хэл открыла глаза. У столика на колесиках стояла санитарка, держа в одной руке фарфоровую чашку, а в другой металлический чайник.

– Да, пожалуйста. – Хэл тайком утерла слезы на носу и сморгнула остальные, пока санитарка наливала ей чай.

– О, домашний пирог, как здорово! Я дам вам еще блюдце. – Санитарка помогла Хэл положить на тарелочку большой кусок и поставила ее на прикроватный поднос.

После того как она ушла к следующему пациенту, Хэл отломила кусочек и положила в рот. Масляный крем таял во рту, смягчив разодранное горло, а заодно и горькие мысли.

Нельзя вечно топтаться на том, что могло бы быть, надо двигаться только вперед, к другому будущему.

Письмо все еще лежало у нее на коленях, она аккуратно его сложила и потянулась положить на шкафчик рядом с кроватью. В этот момент пальцы задели лежавшую там коробочку из-под табака, и, подчинившись внезапному импульсу, Хэл открыла коробочку, закрыла глаза и перемешала карты.

С закрытыми глазами могло показаться, что она дома, в маленьком офисе на пирсе, чувствует под пальцами обтрепанные края карт, их гладкие рубашки скользят, и каждое движение меняет возможности, которые может предложить жизнь, задает вопросы, открывает разные правды.

Наконец Хэл остановилась, обняла колоду ладонями и сняла ее, а затем открыла глаза и невольно улыбнулась сквозь непролитые слезы, которые все липли к векам. Мир. В колоде Хэл на этой карте была изображена женщина средних лет с длинными темными волосами, смотрящая прямо вам в глаза. Она стояла, гордо подняв голову, твердо расставив ноги, в кольце цветочной гирлянды. В каждом углу четыре символа Колеса Фортуны говорили о том, что мир, подобно колесу, постоянно вращается и дорога, по которой как бы долго ни идти, в каком-то смысле закончится там же, где и началась. Женщина улыбалась, хотя несколько печальной улыбкой. А в руках она держала земной шар, словно убаюкивала ребенка.

У Хэл не было вопроса в голове, когда она открывала колоду, и тем не менее она получила ответ.

Она знала, что сказала бы, открыв эту карту клиенту у себя в офисе. Она бы сказала: Эта карта говорит о том, что вы в конце пути, что завершили нечто очень важное, выполнили то, что планировали. Мир сделал круг, цикл завершен, вы у цели. Вы перенесли испытания и страдали в пути, но они сделали вас сильнее, они показали вам нечто, открыли правду о вас самих и ваше место в целой картине.

Мир на этой карте, убаюканный в руках женщины, показывает, что наконец-то вы в состоянии увидеть всю картину. До сих пор вы странствовали, видя лишь часть того, что хотели увидеть, – теперь вы видите всю систему, мир, его место во вселенной и то место, которое вы занимаете в этом целом.

Теперь вы все понимаете.

И это правда. Все это правда. Но не это Хэл видела, глядя на карту, или не одно это. В детстве она называла эту карту по-другому.