Родная кровь - Anne Dar

Ознакомительный фрагментеё померанским шпицем: однажды я спасла её собачонку от клыков питбуля, принадлежавшего одному из студентов. Агрессивный пёс явно хотел сожрать раздразнившую его блоху, но я вовремя схватила этот неведомый мне клочок белого пуха в руки и не дала питбулю вцепиться в него клыками, хотя тот угрожающе лаял на меня и явно угрожал мне не меньше, чем этой несчастной собачонке. Байрон сказал, что договорился с консьержкой посредством коробки конфет, но на самом деле он подкупил старуху деньгами. Впрочем, это была не первая и далеко не единственная ложь, которой он к тому времени напичкал меня, словно раскрытый блин кленовым сиропом. Я же в то время каждое его слово воспринимала за чистую монету, ни на секунду не ставя под сомнение ни малейшую деталь, произносимую его завораживающим баритоном. Я верила ему, как никому и никогда до него. Потому что я влюбилась в него. По-честному. Я тогда всё делала по-честному. Была для этого человека открытой книгой. Нет, даже не книгой, а открытым альбомом для рисования с кристально-чистыми листами – рисуй в нём что твоей душе будет угодно… Иными словами: я оказалась обычной, то есть миловидной и наивной девочкой, каких в мире миллионы. Правда тот факт, что я не одна в своём роде по типу своего идиотизма, меня до сих пор никак не утешает и даже расстраивает.

В общем, в тот вечер, в который меня уволили и в который Крайтон подкупил консьержку моего кампуса, я потеряла нечто большее, чем одну лишь любимую работу. Я потеряла разум. Ну и заодно, как это зачастую следует сразу за потерей разума, я потеряла и невинность.

Всё началось с того, что он обнял меня, продолжилось тем, что он отёр с моего лица парочку предательских слезинок и произнёс утешительные слова о том, что в моей жизни ещё будет много любимых работ, если я этого только пожелаю, и наконец закончилось тем, что он раздел меня до гола. Вернее, всё закончилось спустя примерно час, когда он наконец слез с меня. Я не сказала ему, но он сам сразу понял, что я оказалась девственницей. В какой же восторг он пришёл от столь неожиданного факта! Казалось, он поверить не мог в то, что девушка с моей наружностью, умом и душевной красотой, как он тогда выражался, в свои двадцать один может быть целомудренной. В ту ночь он в принципе много говорил, что прежде за ним не водилось, и бóльшую часть его размышлений вслух занимала именно та часть, которая касалась моей невинности. Он что-то говорил о том, что теперь я навсегда буду только его, что он никогда меня не отпустит, на что я реагировала безвольной улыбкой и всё слушала, слушала, слушала… Моя соседка по комнате тогда съехалась со своим парнем, так что мы не переживали о вторжении в наше пространство посторонних и в итоге всю ту ночь провели вместе. Мы занялись сексом ещё дважды, и в перерывах между этими раундами я слушала сладкие речи мужчины о его пылкой страсти или дремала у него на плече. Это была замечательная ночь. Конкретно в тот момент. Сейчас же она мне кажется очередной болезненной пощёчиной.

В следующий раз мы переспали в недорогом отеле, плату за номер в котором мы разделили напополам, и эта ночь по ощущениям показалась мне не менее прекрасной, чем наша первая и оттого самая незабываемая ночь. Так я поняла, что опасно быстро пристрастилась не столько к самому сексу, сколько к обнажённой душе и обнажённому телу этого малоизвестного мне мужчины. Но неизвестность продлилась недолго…

Для третьей ночи всепоглощающей страсти Крайтон пригласил меня в необычное место. Всё началось с того, что я позволила ему завязать себе глаза чёрной повязкой, после чего он усадил меня в какую-то машину, что мне сразу же показалось странным, так как на тот момент я знала наверняка, что у моего бойфренда нет никакой машины. По игре ветра в моих волосах я поняла, что мы едем с открытым верхом, но куда именно Байрон желал доставить меня – заранее я так и не смогла выяснить у него. По пути, предположительно останавливаясь на светофорах, он брал меня за руку и, говоря нежные слова любви, целовал меня в неё. В ответ на эти нежности я позволяла себе глупо хихикать, словно была пятилетней девчонкой, испытывающей щекотку от дуновения ветра…

Мы остановились. Он помог мне выйти из машины. По отчётливому эху, производимому при каждом моём шаге, я понимала, что мы, скорее всего, находимся в помещении с высоким потолком. Как я позже поняла, это была подземная парковка…

Он уверенно вёл меня в неизвестном направлении около минуты, потом мы, очевидно, зашли в лифт, долго поднимались вверх, после чего снова куда-то шли. На протяжении всего пути он говорил мне о том, что любит меня, о том, как я красива, просил меня расслабиться… В общем, он делал всё, чтобы с моего лица не сползала глупенькая улыбочка. Помню, в лифте он целовал меня в губы…

Вскоре мы зашли то ли в номер отеля, то ли в квартиру – с завязанными глазами я не могла определить точно, но по махровому ковру, который я почти сразу ощутила под своими ногами, я поняла, что мы пришли в жилое помещение. Байрон помог мне снять туфли, после чего повёл дальше. Спустя примерно полминуты после попадания в это помещение он наконец снял с моих глаз повязку, но я, взбудораженная от предвкушения перед неизвестным, совершенно ничего не увидела. Сначала я испугалась безумной мысли о том, что, по неизвестной мне причине, я вдруг ослепла, но вскоре я начала различать расплывчатые силуэты предметов в совершенно чёрной комнате, посреди которой мы оказались. Я поняла, что нахожусь в неосвещённой спальне с занавешенными тяжёлыми шторами окнами, за которыми разливалась глубокая ночь, так что с облегчением выдохнула, осознав, что моё зрение меня всё же не подводит.

– Я ничего не вижу, – почему-то шёпотом заговорила я. – Может быть включишь свет?

Он проигнорировал мою просьбу, вместо ответа начав меня целовать. Следующие его слова стали для меня совершенной неожиданностью. Он спросил: “Ты меня любишь, Тесса?”.

Кажется, даже темнота не смогла скрыть моей растерянности. Ритуал признания в любви друг к другу свершился между нами ещё до нашего первого секса, причём первым признавшимся в этом пламенном чувстве был именно он. После мы регулярно говорили друг другу слова любви и открыто признавались в своих чувствах, но до сих