Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

Вот эта странность и не давала ей покоя.

Обсуждение планов на день: проверено.

Изменение планов: проверено.

Случайно оставленный телефон после впопыхах переданного сообщения об изменившихся планах: не проблема.

Но положить телефон у задней стенки прикроватной тумбочки, за кожаными кофрами?

Совершенно бессмысленно. Дело в том, что Джонатан любил проверять телефон. Он как-то сказал, что от звуков ее голоса, даже с профессиональными нотками по офисной линии, ему становилось безопаснее и спокойнее, и эти слова тронули Грейс. Она знала – всегда знала, – что с самой первой их встречи он считал ее своей настоящей «родней». Она знала, что привнесла в его жизнь то самое ощущение надежности и очага, чего он был практически лишен в своей кровной семье. То, что он начал с ничего не обещавшего старта и превратился в тонко чувствующего, любящего и целеустремленного человека, говорило ей все, что ей следовало знать о том, что он собой представляет.

Но, даже размышляя об этом, Грейс припомнила кое-что еще. Или кого-то еще. Женщину, много лет назад лежавшую на кушетке у нее в кабинете. Кушетка осталась та же, но кабинет сменился. Прежний, самый первый располагался на Манхэттене, за Йорк-авеню в районе Верхних восьмидесятых улиц. Тогда Грейс только начинала карьеру психоаналитика, только что закончила обучение, покинув тесные, жутковатые покои мамы Розы, и эта женщина, эта пациентка… Грейс не смогла бы припомнить ее имя, но помнила ее шею, довольно жилистую и длинную, которой можно было даже позавидовать. Женщина пришла одна, но заговорила не о себе. Ей хотелось поговорить о муже, поляке-юристе, работавшем помощником адвоката. Она впервые встретилась с ним в местном спортзале, а потом в своей любимой кофейне, где тот человек во время коротких ухаживаний откровенно рассказал ей ужасную историю о своем детстве, полном лишений и страданий, которая растрогала бы самого закоренелого мизантропа. Из практически неграмотной семьи в университет, потом эмиграция в одиночку, приезд без гроша в кармане и с дипломом адвоката, совершенно бесполезным в Соединенных Штатах, из-за этого работа на юристов младше и менее одаренных, чем он, жизнь в ужасной, снимаемой в складчину квартире, практически в общежитии в Куинсе, постоянные угрозы депортации – словом, жуткая история. До тех пор, пока она не спасла избранника своей любовью, браком и практическими советами и действиями для подтверждения его юридического образования. Та женщина как-то раз сказала, когда Грейс тонко намекнула, что, возможно, та не столь уж хорошо знала своего мужа, как ей казалось. «Взгляните, откуда и кем он прибыл и кто он теперь, – ответила женщина. – Вот и все, что мне нужно знать».

Она сказала, что он никогда бы не пришел на сеанс. Как поляк, объяснила женщина, он просто не верил в психоаналитику. А потом женщина тоже перестала приходить. Много лет спустя Грейс увидела ее в сырном отделе магазина «Элис» на Третьей авеню и осторожно с ней заговорила. Женщина по-прежнему жила в той же маленькой квартирке, но теперь растила дочь одна. Ее муж-поляк ушел от нее вскоре после рождения малышки, выписал в Штаты женщину еще из жизни на исторической родине, потом женился на ней и нанял партнера в своей новой юридической фирме, чтобы тот представлял его во время развода. И да, ему удалось найти надежное пристанище для своих боли и страданий.

Грейс сидела, не шевелясь. На Парк-авеню раздался вой сирен. Она натянула на плечи одеяло. Снова открыть ноутбук Грейс не смогла. Она представила, как набирает слова «детская», «Кливленд», «онкология» и «конференция», но отчего-то не могла себя заставить. К тому же все это уладится само собой. Она просто накрутила и взвинтила себя, вот и все. В своей практике она сотни раз видела подобное, и, разумеется, иногда за этим что-то стояло. Частенько. Но не всегда. Отнюдь не всегда.

На самом же деле, почти с облегчением подумала Грейс, нечто подобное уже однажды случилось без каких-либо ужасных последствий. Много лет назад, в самом начале их семейной жизни, вспоминала она – воспоминания и вправду нахлынули на нее с той же всепоглощающей и такой бессмысленной паникой! – произошел случай, немного похожий на этот, когда она прожила день или чуть больше, не совсем точно зная, где находился Джонатан. В то время он был ординатором, и, конечно же, ординаторы с их безумными полуторасуточными дежурствами и вправду исчезали в больнице, словно уходя на дно океана, и всплывали совершенно вымотанными, сбитыми с толку и неразговорчивыми. К тому же то было время без вездесущих мобильных телефонов, так что если уж ты погружался, то глубоко: ни меток на радаре и никаких пузыриков, указывающих твое примерное местоположение. Забавно, подумала она, но так, наверное, в те времена было лучше для всех – не иметь возможности вступать в контакт. Сейчас Грейс бы не допустила, чтобы Генри передвигался без мобильного телефона. Без, если уж честно (и если такое было бы возможно!), встроенного джипиэс-локатора. Однако пятнадцать лет назад не казалось столь ужасным, что Джонатан исчез на пару дней, не отвечая на сообщения, которые она оставляла ему в больнице, а потом на автоответчике.

Тогда они совсем недавно поженились, оба работали допоздна, так что ей понадобилось немного времени осознать, что она понятия не имеет, где ее муж. Ей казалось, что она знает расписание его обходов, и когда он, по идее, должен ввалиться в дверь их неуютной квартирки на Шестьдесят пятой улице и рухнуть на кровать в нише, однако когда он не объявился, она полдня гадала, что к чему, и еще несколько часов оставляла ему сообщения. Может, он кого-то подменял, взвалив на себя еще одно дежурство в дополнение к законченному? Возможно, он слишком замотался, чтобы добраться до дома, и завалился спать в одной из комнат, обустроенных в больницах после трагедии с Либби Зайон, когда в смерти девушки-подростка – праведно или неправедно – обвинили измученного хроническим недосыпом ординатора. Забавно, но чем меньше способов у них было связаться друг с другом, тем легче ей было внушить себе, что все в порядке. Это походило на скучное и неустанное перетягивание каната, переводящее ее мысли в другие плоскости, чем бы те тогда ни были заняты. (А о чем она думала тогда, до рождения ребенка? О текущих событиях? Что приготовить на ужин?) Весьма неприятно, но на теперешние ощущения не похоже. Теперь с ревом нарастало и прокладывало себе путь нечто