Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

— Хотели? Зачем?

— Чтобы поняли, как я ненавижу всяких паршивых вшей, которые составляют «элиту» нашего прогнившего общества. Они живут, а я даже не существую. Меня нет. Я — персонаж. Закрыли книжку — и я растворился.

На слове «элита» Ларин сделал характерный жест пальцами, будто ставя кавычки. Лицо его с каждым словом кривилось все больше, а в глазах загорался нехороший огонек.

Зигунов внимательно слушал злобные выпады задержанного и отчетливо понимал, что каждое его слово прекрасно ложится в рамки портрета, данного Перемогиным. Правда, то же самое можно было бы сказать и о многих других завсегдатаях соцсетей. Особенно определенных их сегментов. Но впечатления впечатлениями, а фактов пока что так и нет. Но, похоже, клиент как раз созрел, и пора переходить к основному блюду.

— Похоже, вы очень злы на общество, Александр Семенович.

— Зол, и что? Хотите сказать, незаслуженно?

— Да нет, просто хочу понять.

— Ага, как же! Вы же как раз этому самому обществу и служите. Пляшете под дудку государственных и всяких других выродков.

— А вы с выродками боретесь.

— Уж поверьте! Еще как!

— Искореняете их.

— Я вам даже больше скажу, майор Зигунов. — Ларин наклонился вперед, приблизив свое лицо к лицу собеседника. — Я их убиваю.

Глаза двух мужчин встретились, и Петр увидел, что во взгляде Ларина больше нет безразличия или страха, в них плещется чистый неудержимый восторг. Восторг убийцы, переживающего самые яркие моменты своей жизни. Дедовщина, строительный склад, развод и другие обстоятельства перестали иметь значение, осталась только чистая ненависть и чистое наслаждение.

— Кого убиваете? — стараясь сохранять максимальное спокойствие, спросил Зигунов.

— Вы дурачка-то не включайте, товарищ майор. Тех, кто заслужил: процентщика, писаку-жополиза, шлюху ту тоже.

По затылку Зигунова пробежал холодок. Неужели это и есть ОН? Неужели литературный убийца сидит прямо перед ним?

— И как же вы их убили?

— Известно как: ростовщика и его внучка топором тюкнул, журналюгу этой штукой проткнул (он показал выпад шпагой), а бабу пихнул на рельсы.

Напряжение зазвенело в воздухе так сильно, что Петру понадобилось две долгие секунды, чтобы собраться с мыслями. Спешить нельзя и скоропалительных выводов делать — тоже.

— Хорошо. Если это сделали вы, то мне необходимо услышать подробности: как, где, при каких обстоятельствах?

Ларин посмотрел на собеседника с ехидной улыбкой и откинулся на спинку стула:

— Не помню. Никаких подробностей не помню. Все происходило самой собой, как на страницах хорошей книги. Знаете, так бывает, когда читаешь по-настоящему классное произведение. Вот так. Что у вас там дальше по сюжету? Конвой, уведите арестованного?

На дальнейшие вопросы задержанный отвечать отказался. Только сидел и улыбался с видом полного удовлетворения… или даже счастья.

Глава 18

После пресс-конференции у Петра появилось стойкое ощущение, что его сунули в мясорубку и с десяток раз хорошенько провернули. Сил не осталось никаких: ни душевных, ни физических. Теперь понятно, почему Святой Георгий отправил в этот вольер с гиенами его, а не выступил сам. Старый стрелочник.

Хотя, может, начальник здесь и ни при чем, а вся проблема в самом Петре Сергеевиче Зигунове. Может, если бы он на сто процентов был убежден, что они поймали того самого преступника, выступление перед журналистами не показалось бы таким тяжким.

Однако что-то грызло, не давало покоя. Где-то картинка не складывалась, рябила и вызывала головную боль. Только майор никак не мог найти нужную мысль, место несостыковки, чтобы рассмотреть со всех сторон и убедиться в правильности своих сомнений… Хотя, конечно, очень хотелось бы найти подтверждение тому, что выводы правильные и все наконец закончилось. Но внутри будто сидел и хихикал злобный гном, похожий на тянущую зубную боль. Он дергал за нервы, нашептывал туманные намеки, зловонно дышал беспокойством.

Что-то не так. Что-то не так…

Дорога до дома показалась чудовищно долгой, ключ в замке поворачивался миллион лет, а когда дверь все-таки открылась… Изнутри жахнуло ярким светом, бестолковым музыкальным умп-ца-ца и сильным запахом чеснока. Черт возьми, нигде нет покоя.

— Привет, па! — замахал руками, выбежав из комнаты Владик. Он подпрыгивал, выделывал какие-то идиотские коленца вперемешку с неуклюжими балетными па — в общем, вовсю плясал какой-то модный танец, видимо.

— Угу, — кивнул в ответ Петр и стал снимать туфли, отчетливо чувствуя себя старой лошадью, с которой сдирают подковы, прежде чем отправить на убой.

— А я смотрел твое выступление на ноуте.

Энергия из сына хлестала через край. Зигунов, раздеваясь, поглядывал на него с завистью — мне бы столько сил.

— И как впечатления?

— Офигеть! Ты такой серьезный, солидный. Я прям загордился. Ты круче Железного человека прям!

— Ну, положим, я далеко не один его поймал. И к тому же еще есть кое-какие…

Но Владик не слушал, продолжая тараторить:

— Я этот видос с твоей конференцией даже у себя на странице повесил. Написал: «В бан, Бэтмен! Это мой батя». Так пост уже больше двадцати лайков собрал. Прикинь?

— Здорово, конечно, ну то есть зря ты про меня… Ладно… но ты сочинение-то свое домучил? Тебе его когда сдавать?

— В понедельник… И чего сразу «домучил»? Я на кружок ходил, типа по литературному мастерству, к маме в институт, там три часа целых торчал и написал все как надо, можешь посмотреть. Мама, кстати, сказала, что получилось хорошо.

— Так даже? Ну о’кей, сейчас переоденусь и почитаю… Кстати, а мама где?

— Пошла в магазин, сказала, скоро придет.

— Ясно. Тогда чайник поставь пока что, пожалуйста. И прекрати дергаться, в глазах рябит… Из меня эта конференция и так все соки выжала.

Последнюю фразу Петр пробубнил уже себе под нос, так, чтобы сын не услышал. Ему было приятно восхищение Владика, но настроение все равно осталось ниже плинтуса.

В домашних штанах и футболке было уютно и спокойно, даже на душе как-то полегчало. Зигунов по пути на кухню глянул на себя в зеркало, пригладил рукой волосы и постарался придать лицу более человеческое выражение. Нечего сына пугать своими закидонами. Все, пусть работа остается на работе, будем о ней думать завтра, а сейчас — сочинение.

У Владика всегда черновики были размалеваны, как полотна художника-графомана, но эта домашняя работа даже для него была выдающейся. На полях и между абзацами красовались старательно выписанные витиеватые кубки и старинные перстни, вперемешку с нотами самых разных размеров. Смотрелось интересно и даже в некотором роде стильно, хотя и никак не сочеталось с темой домашней работы. Впрочем,