Тетрадь найденная в Сунчоне - Роман Николаевич Ким

Я привык к хиропону. Он заглушал приступы тоски, охватывавшей меня время от времени. И каждый раз шприц спасал меня, вливая очередную порцию бодрости. Но этой порции хватало ненадолго. Приходилось постепенно учащать уколы.

Я часто ходил по Западной Гиндзе и по другим улицам и переулкам центральных деловых кварталов. Дома здесь битком набиты всякими конторами. Я заметил, что некоторые из них почти всегда закрыты днем, – очевидно, функционировали только по ночам. Рядом с крупными, кричащими вывесками ресторанчиков и кафе крохотные конторские вывески-дощечки у входа были совсем незаметны. И еще я отметил, что многие конторы имели отношение к производству и продаже дрожжевых удобрений и к разведению ароматных грибов сиитакэ. Очевидно, спрос на эти удобрения и на ароматные грибы резко возрос после войны.

Ии видел, что я хандрю из-за безделья. Он предложил мне заняться какой-нибудь работой в его конторе, – например, рассылкой рекламных листовок и прейскурантов. Я отказался. Не для того я остался жить, чтобы осквернять себя унизительными занятиями. Стерпеть нестерпимое и вынести невыносимое так повелел государь, но это не значит, что можно терять честь и достоинство, примирившись с тем, что империя лежит под ногами завоевателей. Мне было стыдно за офицеров, которые забыли о своем звании и опустились до положения девок-панпанов.

На мою гневную тираду Ии ответил:

– Не осуждай офицеров, которым пришлось после войны заняться разными делами ради заработка. Они вовсе не забывают о своем прошлом. Всем бывшим чинам императорской армии и флота разрешено учреждать землячества, общества одновыпускников военных школ и военной академии и ассоциации фронтовых сослуживцев. Эти организации объединяют офицеров на почве совместных воспоминаний, чувства боевой дружбы и общих традиций…

Я перебил его:

– Эти общества, наверно, созданы для совместных выпивок и игры в маджан. Это просто клубы панпанов мужского пола. – Я посмотрел на этажерку, на которой стояли фотографии Дзинтана и других, и вздохнул. – Мне стыдно перед ними. Я остался жить, чтобы служить государю, а не для того, чтобы влачить бесцельное существование.

Я показал на газеты, лежавшие передо мной на полу. В них был напечатан приказ Макартура о запрещении всеобщей стачки, которую собирались начать работники связи и служащие государственных учреждений.

– Наконец-то американцы и у нас принялись за дело. Потсдамская эпоха, кажется, кончилась. Отныне забастовки будут считаться противозаконным актом. Теперь начнут хватать красных. А я сижу и ничего не делаю… или разгуливаю с этой проклятой маской на носу. Не могу больше терпеть. Пойду лучше на площадь и на том самом месте, где погибли мои друзья…

– Зарезаться всегда успеешь, – сказал Ии, строго посмотрев на меня. Сейчас уходить на тот свет – это дезертирство. Ты можешь еще пригодиться, но только не по части борьбы с японскими красными. Это сделают без тебя. Нечего нам лезть во внутренние дела. Помни, что у тебя большой опыт по части специальной службы. Я тебя вызвал для того, чтобы подыскать какую-нибудь работу. Но… плохо то, что тебе надо скрываться. Прямо не знаю, что бы придумать…

Спустя неделю после этого разговора Ик сказал мне, что кое-кто из его бывших сослуживцев по генштабу собирается поехать в Китай – в Тайюань, где в штабе маршала Янь Си-шаня работает группа наших офицеров во главе с генерал-майором Ямаока.

– Все они остались там после капитуляции. Янь Си-шань взял их с разрешения американцев к себе в качестве военных советников. Подожди, и для тебя со временем будет работа. Как жалко, что ты нелегальная персона… – Он покачал головой и поцокал языком. – Американцы сейчас многое прощают нам, но такие дела, как твои… Этого даже они не простят.

Он опять покачал головой и поцокал языком.

6

Это случилось на базаре в Киссёдзи, где собираются спекулянты со всех концов столицы. Я часто прогуливался в этом районе, одном из немногих районов Токио, совсем не пострадавших от войны. В тот день я был на базаре с раннего утра и, решив позавтракать, остановился перед тележкой продавца лапши. Вдруг раздались свистки и автомобильные гудки. На базарную площадь кучками выбежали люди с красными флагами и транспарантами. За ними гнались наши полицейские и джипы с белошлемными эм пи. По-видимому, проводилась операция против стачечников. Двое красных бежали в мою сторону. Один из них что-то кричал своим в мегафон, другой размахивал транспарантом, на котором было выведено: «Япония не будет колонией!»

Толпа расступалась перед стачечниками и тотчас же смыкалась, закрывая дорогу полицейским. Когда двое красных поравнялись со мной, я схватил кадку с лапшой, стоявшую на тележке, и швырнул под ноги бегущим. Тот, у кого был мегафон, по-видимому вожак, успел отскочить в сторону, а парень с транспарантом перепрыгнул через кадку. Она угодила под ноги студенту в фуражке с квадратным верхом. Он взвизгнул, как женщина, и бросился на меня, я отпихнул его, он покачнулся и тут же схватил меня за рукав, но, получив удар коленом в живот, согнулся и зашипел от боли.

– Изменник! – крикнул я студенту и ударил его в нос.

Он упал. Сзади меня кто-то заорал:

– Бей пса!

– Бей! – подхватил другой.

Толпа явно сочувствовала мне, а не студенту. Но в этот момент у самого моего уха раздался свисток. Не успел я обернуться, как получил удар дубинкой по голове, и в то же мгновение меня схватили за руки.

– Я не красный! – крикнул я, уцепившись за аксельбант оказавшегося передо мной эм пи, но он схватил меня за галстук и потащил к джипу.

Студент что-то шепнул на ухо другому эм пи. Меня втащили в машину и, стукнув еще раз дубинкой по голове, заставили сесть на пол. Я дал надеть на себя наручники. Машина тронулась. Спустя некоторое время я увидел, что мы спускаемся вниз к Тамеикэ и направляемся в сторону Хибия. Вскоре передо мной появилось семиэтажное здание Общества взаимного страхования жизни – штаб американского главнокомандующего.

Меня провели в подвальное помещение и впихнули в комнатку, где вдоль стен стояли мешки с палками для гольфа, а в углу были свалены в кучу бейсбольные принадлежности: маски, нагрудники, кожаные рукавицы и биты. Я потребовал, чтобы немедленно доложили начальству о том, что я арестован по недоразумению, надо было схватить красного, а не меня. Сержант ответил, что, когда понадобится, я буду вызван. Я попросил снять с меня наручники. Он ответил, что, когда понадобится, их снимут. Обыскав меня, он нашел мешочек с амулетом и медицинское свидетельство, скрепленное печаткой начальника эвакопункта