Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

— Вы приезжайте в Воронцово, на тамошние наши угодья посмотрите, как там Андрей развернулся.

— Скажите, что вы сами думаете о том, что с ним произошло?

— Я думаю, что товарищ мой попал в беду. Только вот что за беда такая, откуда? Как гром среди ясного неба.

— У него есть враги, недоброжелатели?

— Врагов нет. А недоброжелатели — конечно, есть, у всякого талантливого, успешного человека сейчас недоброжелателей и завистников полно.

— Конкуренты?

— И конкурентов навалом. Вы по бульвару по Гоголевскому одному только пройдите, по Остоженке, так штук пять флористических салонов насчитаете. И все есть-пить хотят, все за место под солнцем борются. Прямо сплошная борьба сумо.

— Балмашову кажется, что у него в доме в его отсутствие кто-то был. Вам он об этом говорил?

— Сначала нет. Видно, он и сам не был до конца уверен. Он сказал мне уже после нападения, когда мы утром встретились. Вот тут он мне все и рассказал. А до этого я замечал, что он как-то уж слишком напряжен, весь на взводе, как пружина. Мне и невдомек было. Я ему: чего ты, Андрюха, расслабься, а он… Теперь-то я понимаю.

— Тогда, утром, когда он вам позвонил, вы приехали к нему?

— Нет, мы очень рано встретились на базе в Воронцове, он попросил, чтобы я приехал туда.

— А почему же не к нему домой, ведь нападение было недалеко от дома?

— Там жена его, Флоранс. Я же вам говорю: он не хочет, чтобы она узнала.

— Она так серьезно больна?

— Вы о ней лучше у него самого спросите. Идет? Я в таких вопросах не консультант.

— И все же он зря отказался писать заявление. Кстати, а почему он отказался?

— А что, заявление поможет? Защитит?

— Ну, вот мы же занялись его делом.

— Занялись. Явилась очаровательная девушка, капитан милиции… Я смеюсь, не подумайте, что в укор или в претензию. Я вообще думал, нас пошлют с Андрюхой как можно дальше.

В этот момент у входа мелодично зазвенел колокольчик, и в магазин шумной стайкой впорхнули три молоденькие девицы — вернулись с обеда продавщицы.

— Вот и смена. Вахту сдал, — усмехнулся Тихомиров. — Оксана, проверь по каталогу, нерине поступили? Два заказа по ним на пятницу и субботу.

— Сейчас проверю, Сергей Геннадьевич. — Одна из продавщиц пошла за стойку к компьютеру, другая нырнула в подсобку, третья поднялась по лестнице наверх.

— И вот, пожалуйста, Екатерине Сергеевне организуйте что-нибудь оригинальное. — Тихомиров улыбнулся Кате.

— Зачем, спасибо, не надо.

— Вы что, цветы не любите?

— Очень люблю.

— Тогда в чем дело? Вы время потратили, жалобы наши проверяя. Пять минут подождите. Вам сейчас все в лучшем виде организуем, дома любоваться станете, нас вспоминать. Марин! — крикнул он зычно. — Спустись, пожалуйста, сюда!

Стук каблучков наверху.

— Такой экземпляр нравится? — Тихомиров кивнул на плазменную панель, демонстрирующую белый цветок.

— Очень.

— Королевский гиацинт. Уже не сезон, но у нас парочка есть.

Каблучки — вниз по лестнице. Катя увидела на ступеньках ту, которую звали Мариной. В джинсах, в черной футболке, в очках, делающих ее похожей на учительницу начальных классов, с легким оливковым загаром на скуластом лице. Она быстро спустилась, излучая приветливость и вежливое внимание к новой клиентке (видимо, так она восприняла Катю).

— Что-нибудь оригинальное, — Тихомиров подмигнул ей, — с гиацинтом.

— Одну минуту, может быть, вот так? — Марина улыбнулась Кате, как улыбалась до этого сотням других клиентов.

«Что мне делать? Я погибаю…» Неужели это она говорила так там, наверху? Откуда что в этом царстве берется и куда что девается с повелительным звоном колокольчика над дверью?

— С гиацинтом желаете? У нас есть, Оксана, принесите из холодильной камеры розовый… нет, белый, лучше белый. — Флорист Марина окинула Катю быстрым оценивающим взглядом. Взяла с полки маленькую изящную корзинку, укрепила внутри ее формочку с шипастой насадкой для цветов. — Две зеленые лилии и что-нибудь такое сюда еще блям-блям… какое-нибудь контрастное пятно… Одну минуту. — Она метнулась в глубь зала.

Катя последовала за ней. Стена зеленого бамбука, подсолнухи в бочке, гобелен. Она подошла к нему почти вплотную.

— Какая красивая вещь, — похвалила она. — Кажется, Никола Пуссен, да?

— Да, это по его картине сделано «Царство Флоры», — ответила Марина. — У нас почти все о ней спрашивают — кто изображен, что означает?

— Вот это Нарцисс, а это… это нимфа Эхо? — Катя указала на пару в самом центре гобелена, возле каменного кувшина с водой. Ей приятно было блеснуть эрудицией и перед этой девицей, и перед Тихомировым, который что-то разглядывал в компьютере. Пусть не думают, что капитаны милиции — какие-то там сундуки с ржавыми замками, затесанные тыковкой. — Не повезло бедной нимфе с таким бойфрендом. Это сама богиня Флора. Танцует себе, ей и горя нет. В небе конями управляет, конечно же, бог Аполлон — Гелиос. Бог Солнца. А вот это кто же? — Она указала на ту, которая, запрокинув голову, смотрела на солнечного возницу снизу с земли с тоской и жадностью, с грустью сердечной.

— Кифия-Подсолнух, — ответила Марина. Занятая составлением композиции, она не оборачивалась на гобелен, отвечая чисто машинально. Видно было, что объяснения давно уже навязли у нее в зубах. — Она всегда смотрит только на него одного, и видит только его, и любит только его. Без него она умирает, вянет. Они все умирают в конце концов, превращаются в цветы. Это «Метаморфозы» Овидия. Пуссен сделал точную иллюстрацию к ним.

Катя смотрела на картину. Танцующая Флора, залитая солнцем цветочная поляна. Шпалеры диких роз. Нарцисс, зачахший от любви к собственному отражению в воде; нимфа Эхо, безответно влюбленная в него; Кифия-Подсолнух, опять-таки влюбившаяся в самый недоступный объект желания — в солнечного бога… Любовь, любовь, любовь, шмель, жужжащий в стеклянном плену окна. Но почему же тогда… Зачем на цветах столько крови набрызгано? И этот вот… этот кричащий от ярости и боли… этот ужасный воин в шлеме с перьями, который вот-вот покончит с собой в этом цветочном раю, напоровшись на собственный меч, воткнутый рукояткой в мягкий дерн?

Катя протянула руку и коснулась вытканного лезвия. Потом дотронулась до груди воина. Полдюйма, не более, вот сейчас это произойдет, он разрежет себе сердце острием.

— Это Аякс, тот, что из Трои, — сказала Марина.

— А это гвоздика… кровь его превращается в гвоздики? — Палец Кати скользнул вниз. К ногам воина Аякса падала гвоздика. — Почему же он хочет убить себя?

— Они что-то там не поделили на Троянской войне. И его предали, обманули. А он не смог этого перенести и зарезался. Гвоздика с тех пор