Рождественский подарок - Александр Арсаньев

Титову было около шестидесяти лет, но выглядел он немного старше. Со щек у него свисали седые бакенбарды, посеребренные инеем волосы на голове были уложены у Николая Николаевича в довольно красивую прическу. Одет князь был в штатский светлый костюм.

Я обратил внимание, что руки у моего нового знакомца были довольно сильными, с узловатыми крепкими пальцами, один из которых был украшен чугунным перстнем с адамовой головой.

Точно такой же я видел и у Кутузова. Он выдавал принадлежность Титова к масонской ложе.

На этом приеме в доме Ивана Сергеевича мне удалось сдружиться с этим обаятельным старичком. Он оказался довольно прост в обращении, так что мне не составило особого труда войти к Николаю Николаевичу в доверие. В итоге я получил приглашение в его имение на Рождество. Отказаться у меня не было никакой возможности, да и желания, говоря откровенно, – тоже!

– Но буду я не один, – оговорился я. Мне не представлялось возможным оставить Миру с Кинрю в одиночестве на этот великий праздник, когда зажигались сверкающими огнями душистые елки, и всех вокруг охватывала рождественская лихорадка.

– Я наслышан о вашей компании, – улыбаясь ответил князь. Я знал, что о Мире и Кинрю в северной столице ходили слухи.

Кое-кому было известно, что я привез из обоих с Востока, где выполнял возложенную на меня орденом «Золотого скипетра» миссию.

Мира была родом из Индии, где мне удалось однажды спасти ей жизнь, и потому она мнила себя обязанной быть в меня влюбленной до конца своих дней. Индианка была несказанно хороша собой и слыла у себя на родине гадалкой. Впрочем, мне и самому не приходилось сомневаться в ее способностях. В моем же доме на Офицерской улице она добровольно взяла на себя обязанности управительницы и экономки.

Кинрю же покинул вместе со мной Японию, где занимал видное положение при дворе. Только с его помощью я и сумел избежать всех ужасов тюрьмы. На самом деле моего друга звали Юкио Хацуми, хотя сам он себя почему-то именовал Кинрю, что в переводе с его языка значило ни больше ни меньше как «Золотой дракон»! Во избежание недоразумений я представлял его моим знакомым в качестве преданного и бессменного своего слуги. Японец нисколько не возражал, он и сам считал себя кем-то вроде моего ангела-хранителя!

– И вы не возражаете, что я приеду к вам в имение со своими спутниками? – осведомился я.

– Не возражаю, – ответил князь.

Вот так и состоялось наше знакомство. Чуть позже от Кутузова я узнал, что в имении Николая Николаевича Титова будет еще гостить и индийский брахман. Как оказалось, князь слыл в столицах выдумщиком, чудаком и любителем экзотики. О других гостях Иван Сергеевич и словом не обмолвился, так что мне предстояло познакомиться с ними прямо на месте. Я подозревал, что пригласили меня в имение неспроста…

Я вернулся домой в предвкушении грядущего праздника.

Навстречу мне вышла Мира, которая, как всегда, уже успела соскучиться. Глаза ее лучились от счастья.

– Яков Андреевич! – обрадовалась она.

Колонный портик в античном стиле, притворяющий двери моего дома, был весь засыпан снегом. Белое покрывало, сотканное метелью из бесчисленного количества снежинок, переливалось в свете фонарей, соперничая с ночными звездами.

– Здравствуй, моя дорогая! – кивнул я Мире, которая куталась в ганзу из винного бархата – подбитый и украшенный горностаем короткий глухой жакет с длинными, узкими рукавами. Смуглые ладони моей индианки скрывали изящные кружевные манжеты. Ее густые черные волосы были убраны в греческую прическу, которую мокрый снег скрывал, будто бы пуховым, вязаным на спицах, платком. Снежинки таяли, стекая ей на лоб мелкими, прозрачными каплями.

Мира протянула мне озябшие руки. Я сжал их в своих ладонях.

– Да ты совсем замерзла, бедняжка, – шепнул я встревоженно и устремился в наш особняк, увлекая ее за собою.

– Нет, – возразила она. – Мне нравится этот снег!

– Ты заболеешь, – проговорил я, ускоряя шаг. – И это на праздники-то! – продолжал возмущаться я. – Ничего себе подарочек к Рождеству!

– Сваруп приготовит мне бальзам, – улыбнулась Мира. – У него волшебные руки, – сказала она, послушно ступая следом за мною по расчищенной от снега дорожке. Сварупом звали индийца, старого слугу, которого Мира привезла с собою ко мне из Калькутты.

Я бросил взгляд в сторону английского парка, примыкающего к особняку. Он радовал глаз отсутствием какой бы то ни было симметрии. Деревья, посаженные свободными группами, стояли, словно заснеженные истуканы.

– Красиво, – проследив за моим взглядом, сказала Мира.

Я кивнул.

– Как твой поход к модистке? – спросил я у нее уже в гостиной.

Мира сняла канзу, представ передо мною в европейском муаровом платье с завышенной на французский манер талией.

Она острожно стряхнула снежинки с роскошных волос.

– Удачно, – заулыбалась девушка.

– Очень кстати, – заметил я, думая о своем.

– Почему? – удивилась индианка.

– Завтра утром мы все уезжаем в имение к одному очень знатному господину, – ответил я. – И проведем у него все праздники…

– Вот как? – Мира всплеснула руками. – А Кинрю уже знает об этом?

– Нет, – я покачал головой, снимая цилиндр. – Но узнает вот-вот!

– Что за господин? – осведомилась Мира.

– Князь Николай Николаевич Титов, – ответил я. – Очень влиятельная особа при дворе.

– А… – Мира кивнула. Не трудно было догадаться, что это имя ей ни о чем не говорило. Однако она предпочла удержаться от комментариев.

Спустя около получаса в карете прибыл Кинрю с обмороженными щеками, которые горели огнем. Аннушка, горничная, в тайне в него влюбленная, кинулась растирать их снегом. Я ей приказал прекратить это безобразие и велел ему согреться рюмкой крепкой прозрачной водки, бокалом душистого чая с цикорием и укутаться в шарф из кашмирской шерсти.

Мира только руками всплеснула, едва завидев его обмороженную физиономию. Она российские морозы переносила как-то полегче, да и вообще, жизнь в Пальмире Финской – я имею в виду любимый наш Петербург – давалась ей с гораздо меньшим трудом, чем бесстрашному Золотому дракону с глазами египетского сфинкса.

Кинрю велел Аннушке отнести в свою комнату свертки с подарками.

– И что, – поинтересовался я, – так и не покажешь до праздника?

– Не-а… – покачал Кинрю головою, укутанной в теплый кашмирский шарф. Это вышло так уморительно, что Мира расхохоталась переливистым звонким смехом.

Как только он отогрелся и немного пришел в себя, я объявил ему, что утром мы уезжаем.

– Подозрительно это как-то, – проговорил Кинрю. – Не иначе во всем этом замешан Иван Сергеевич, – мой Золотой дракон, как всегда, подразумевал Кутузова и, надо сказать, не без причины.