Зеркала-озера - soverry

И после небольшой паузы добавляет:

— Спросишь у кого-нибудь из лесных духов в крайнем случае, — и подмигивает.

Алёна едва-едва уголки губ поднимает, облокачивается на парту, практически ложится.

— Ты же знаешь, что по правилам это запрещено.

— Ну а мы придумаем свои правила, — заговорщическим шепотом подначивает Димка. А Алёна на собственные руки голову кладет, улыбается украдкой, и на секунду вся эта перспектива практики в лесу уже не кажется чем-то таким ужасным.

Появление преподавателя она не столько слышит, сколько замечает, как голоса одногруппников рядом стихают. Поднимается с парты и садится даже относительно ровно.

Димка под нос фыркает:

— И кто только придумал, чтобы травничество вел мужчина.

Это не вопрос даже, скорее просто минутное раздражение, но Алёна в ее сторону взгляд скашивает и кивает коротко, почти незаметно. Преподаватель сначала ставит горшок на стол, потом кладет дипломат и поворачивается лицом к группе.

— Доброе утро, — произносит он размеренно, меланхолично и несколько мелодично.

— Доброе утро, Игнат Максимович, — отвечают они хором так, будто вчера поступили в школу, но звучат намного более устало. Да и получается скорее «ИгнтМыксимч», но он их не одергивает и не устраивает мини-лекцию о том, как важно им, будущим квалифицированным ведьмам, относиться с уважением к старшим по рангу.

— Сегодня будем разбираться с барбарисом, — говорит Игнат Максимович, обходит кафедру и цепляет со стола кусок мела.

— Разве это не опасно в закрытом помещении? — басит кто-то из одногруппников. Димка оборачивается на говорящих и хмыкает.

— Идиоты, — шепотом говорит она.

— Тебя, Алёша, пугает растение в горшке? — уточняет Игнат Максимович, оборачиваясь на группу, и улыбается несколько скептически. По группе проходит смешок, Алёна пытается сохранить серьезное выражение лица, но все же давит смешок в кулак. — Что же ты будешь делать, если тебя кто-нибудь опрыскает отваром?

Второй, на этот раз чуть более громкий, раскат смеха проходит по группе.

— Я что-нибудь придумаю! — самонадеянно бросает в ответ Алёна, судя по всему, широко улыбаясь.

Взгляд у Игната Максимовича, даже укоризненный, все равно выходит добродушным. Он так и стоит у доски, а потом в дверь стучат, и все оборачиваются к выходу. Двое опоздавших здороваются тихо.

— Проходите, ребята, проходите, — говорит он, рукой в сторону парт указывает. — Нигде по дороге там заблудившихся не встречали?

— Может, они сегодня не придут, — высказывает предположение кто-то.

Димка поворачивается к Алёне резко и брови поднимает выразительно.

— Я же говорила. Можно было прогулять, — достаточно громким шепотом говорит она, Алёна на нее шикает. — Все равно сегодня день дурацкий.

— Ну и что? — спрашивает Алёна, наклоняясь к ней ближе, чтобы говорить совсем тихо. — И ты не говорила, что хочешь прогулять?

— Правда? — вопросом на вопрос. — Значит, подумала. Но мысль хорошая, — отмечает Димка, руки на груди складывая.

— Девочки, — одергивает их преподаватель, и Алёне хочется сползти под парту от стыда, — давайте не будем отвлекаться от занятия.

— Извините, — звучит на пару тонов выше, чем обычно, но она всегда звучит так, когда испытывает неловкость.

— Да, извините, — эхом повторяет Димка и беззвучно передразнивает его, стоит только Игнату Максимовичу отвернуться от группы и начать писать на доске тему и задачи урока. Алёна в плечо ее легко пихает, мол, хватит уже, а сама улыбку не сдерживает.

С ней всегда так, поэтому они и лучшие подруги. Димка, может, и не такая ответственная, как Алёна, но зато с ней не соскучишься. А ей как раз и нужно, чтобы ее кто-то уравновешивал, чтобы кто-то непременно напоминал, что такое веселье, а то она зароется в справочники и с упорством отличницы-зубрилки будет сидеть так часами, пытаясь внести в конспект как можно больше информации и выучить все мелочи, заранее зная, что все это на практической части вообще мало чем поможет.

Она тетрадь открывает, списывает тему урока с доски и полностью переключается на ближайший час, погружается в свою любимую теорию, которая всегда давалась лучше практики, уж по крайней мере в том, что касается трав так точно.

Занятия у Игната Максимовича всегда проходят одинаково: он сначала долго расписывает план урока, потом левитирует горшок с растением на середину кабинета — поэтому за первые парты во время его уроков лучше не садиться, шею придется крутить так, что через час она уже заболит — и пару минут читает технику безопасности вроде как по памяти, но звучит так монотонно, будто с листа. Горшок не трогать, растение не трогать, его не отвлекать и просто слушать, вопросы все потом. И тут уже не особо-то важно, что они изучают, схема всегда одинаковая.

После демонстрации растения горшок всегда отправляется на преподавательский стол, а он мелом выписывает основные характеристики и отличительные черты слева, а предназначение и побочные действия справа.

Димка, да и многие с ней согласны, конечно, считает, что он мог бы и не приносить то горшки со взрослыми растениями, то рассаду, то семена, ведь от этого толку никакого, их даже потрогать нельзя; и Алёна, быть может, и согласна в глубине души с ней, но все же проекции в сознании намного хуже помогают усвоить информацию, не говоря уже об обычных картинках или плакатах с нарисованными растениями.

— Спорим, что он сам практику завалил, — шепотом говорит Димка, наклоняясь к самому уху, когда Игнат Максимович снова отворачивается к доске и записывает только что озвученные побочные действия. — Ну а что? Все знают, что мужчины в травничестве хуже, мужчины вообще в магии хуже.

— Это сексизм, — так же шепотом отзывается Алёна, списывая с доски и стараясь успеть сразу и за диалогом следить, и за ходом мыслей преподавателя.

— Ну да, — соглашается ее подруга. — Но ты не будешь спорить с тем, что сдай он нормально практический курс, то не запрещал бы нам трогать растения и начинать практиковаться уже здесь до наступления мая и возможности выйти в лес, ничего не отморозив.

Игнат Максимович оборачивается и смотрит на Димку укоризненно. Уже второй раз за одной занятие Алёне хочется залезть под парту от стыда, но Димка только улыбается широко в ответ на укоризненный взгляд и поднимает руки вверх.

— Последний