Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Ты должен объяснить все – сначала мне устно, потом официально для протокола, все объяснить, полностью! – Костоглазов молотил кулаком по столу для совещаний.

Совсем недавно во главе этого стола восседал Шубин, а теперь он притулился на стуле сбоку – белый как полотно, с разбитыми в потасовке губами.

– Твоя секретарша сказала правду, мы только что проверили здесь, в твоем кабинете: в твоем служебном телефоне зафиксирован номер мобильного Натальи Куприяновой, он зафиксирован дважды. И еще там значится один номер – номер салона красоты. А вот гражданин Мещерский показывает, что ему известно, что Куприянова была в салоне днем накануне убийства и звонила оттуда.

– Покойная Кира могла бы назвать имя человека, с которым разговаривала Куприянова, но не успела, – подал со своего места реплику Мещерский. – Я и шел-то к ней в салон для того, чтобы это узнать.

– Об этом потом, после, – оборвал его Костоглазов. – Погибшая теперь не свидетельница, но налицо и другие данные, которые уже невозможно игнорировать. Вот, Всеволод, твой личный сотовый, который мы только что у тебя изъяли.

– Илья, где мои таблетки, скажи, пусть вернут их мне, я должен принять свое лекарство, – глухо пробубнил Шубин.

– Ты должен объяснить мне – прокурору, а не Илье, – Костоглазов скрипнул зубами. – Объяснить мне факт того, что на твоем сотовом зафиксирован исходящий звонок на номер мобильного телефона Куприяновой. Хотя до сих пор нами не обнаружен этот самый ее мобильный, однако номер-то его мы выяснили, причем сразу же. А на твоем телефоне обозначена дата – день убийства 19 августа и время: 23 часа 12 минут. Получается, что ты звонил Куприяновой примерно за час до ее гибели. Ты должен объяснить, чем обусловлены были все эти ваши телефонные переговоры, и в частности – этот твой последний поздний звонок.

– Я не буду ничего говорить, пока мне не отдадут мои таблетки, – Шубин закрыл глаза. – Ты что, не видишь, что мне совсем плохо?

– Я вижу, что ты увиливаешь от разговора, не желаешь идти навстречу следствию. Ты что же, предпочитаешь объясняться там, на площади? – Костоглазов повысил голос. – Там, с ними предпочитаешь объясняться? Тебе мало того, что случилось в городе? Мало тебе этого, мало?!

И в ответ с улицы донесся грохот разбитой вдребезги магазинной витрины, крики, топот, свистки.

– Дело зашло слишком далеко, – прокурор Костоглазов и все в зале для совещаний тревожно насторожились. – И ситуация будет только ухудшаться, если не будут приняты кардинальные меры. Беспорядки были спровоцированы убийствами и общей нездоровой атмосферой. По делу гражданки Киры Гореловой у нас, слава богу, имеется подозреваемая, задержанная практически с поличным. Но до тех пор, пока не будет раскрыто и расследовано убийство Куприяновой, город не успокоится. На какое-то время – на день, на два – все, может, и утихнет. А потом взорвется снова с еще большими негативными последствиями. И я как прокурор этого не допущу. Я доведу это дело до конца, слышишь ты? – голос Костоглазова сорвался. – Я не знаю пока, что там у вас произошло с ней… с Наташкой, то есть с гражданкой Куприяновой, но ведь всему же городу известно, что вы с ней были… В общем, ты, Всеволод, должен все рассказать. Это нужно, это необходимо для города. И ты как мэр, как человек государственный обязан это понять. Итак, я повторно спрашиваю тебя: по какому поводу накануне убийства Куприянова связывалась с тобой, а ты звонил ей – последний зафиксированный звонок в 23 часа 12 минут?

– Это я с ней разговаривала, а вовсе не он! – послышался со стороны двери женский голос.

Мещерский увидел в дверях за спинами омоновцев Юлию Аркадьевну Шубину, с которой некогда провел такую полезную, такую познавательную экскурсию в целях развития туристического бизнеса (об этом самом «развитии» теперь, после ночного побоища и гноища, жутко было даже думать).

– Пропустите меня к мужу. Я все знаю – про этот кошмар на площади, про беспорядки. Сева, я была бы с тобой намного раньше, если бы смогла. На улицах черт-те что творилось и до сих пор творится, я добиралась сюда какими-то задворками. Пустите же меня! Сева, как ты, ты не ранен? У тебя лицо разбито, господи боже, тебя били, да? – Юлия Аркадьевна попыталась силой отстранить со своего пути ОМОН.

Она была мало похожа на ту прежнюю «мэршу» – аккуратную и подтянутую. Кое-как одетая, непричесанная, со странным лихорадочным блеском в глазах, она тоже напоминала больную, как и Вера Захаровна – ее прежняя товарка по «кругу» в комнате без окон, ныне разгромленной и загаженной.

– Юля, уйди отсюда! – Шубин так и вскинулся при виде жены. – Я прошу тебя. Юля, молчи, не говори им ничего, не смей!

– Если я буду молчать, пострадаешь ты.

Прокурор Костоглазов кивнул, и двое милиционеров, схватив Шубина под руки, поволокли из зала через боковую дверь в коридор. Он что-то кричал – нечленораздельно, однако отчаянно.

– Так что вы хотели нам сказать? – жестко спросил Костоглазов Юлию.

Она стояла посреди просторного зала для совещаний. Мещерскому показалось, что она похожа на студентку, сдающую самый последний, самый главный экзамен: страх, тревога, решимость читались в ее глазах, жестах, позе.

– Это я, а не он, звонила Куприяновой в тот вечер, – сказала она.

– По какому поводу?

– Я сообщила ей, что мы согласны ей заплатить.

– То есть? – Костоглазов аж приподнялся со своего места.

– Она шантажировала моего мужа. Она была грязной шантажисткой, неужели вы не понимаете? – Юлия всплеснула руками. – Она добилась от мужа получения новой квартиры, но ей было этого мало. Она… она потребовала с нас денег – тридцать тысяч долларов. Позвонила мужу в тот самый день из салона, потом звонила еще раз – диктовала свои условия: мы должны заплатить немедленно, иначе… В общем, она угрожала мужу. Сначала я ничего об этом шантаже не знала. Сева все скрывал. Но в тот день… в тот день он во всем мне признался, все мне рассказал. Всю правду.

Мещерский смотрел на нее, еще не понимая толком ничего из того, что слышали его уши. «Он во всем мне признался» – эти слова гудели в его мозгу, как новый набат. Рядом сопел Иван Самолетов, тоже все порывался подняться со своего стула, но затем опускался на место.

– Я решила отнести Куприяновой деньги сама, – Юлия продолжала говорить сбивчиво, однако решительно. – Я не хотела, чтобы моего мужа видели там, у нее в магазине, ночью. Муж стал звонить ей с