Сами по себе - Сергей Болмат

— Что? — недовольно спросила Марина. Она тоже услышала наконец телефонные сигналы.

— Слушай… — сказала Кореянка Хо, замерев на месте и скипетром воздев зубную щетку над головой. Она постояла так некоторое время. Марина успела сходить на кухню, налить себе еще полстакана вина и вернуться в прихожую. Кореянка Хо смотрела на нее.

— Это не в первый раз, — сказала она задумчиво и взялась свободной рукой за голову, — это у меня внутри, — сказала она настороженно, — кто-то сигналит. Но кто?

Она подняла глаза к потолку.

Марина нехотя достала из кармана куртки стрекочущий аппарат и бросила его из прихожей в комнату, на кровать. Телефон весело подпрыгнул на одеяле. Кореянка Хо быстро подскочила к телефону.

— Это что такое?

— Это бомба, — ответила Марина, попивая вино, — адская машина.

Упав на кровать, телефон сразу же перестал звонить. Его кнопочки и табло тут же погасли. Он молча лежал на атласном одеяле как заснувшее насекомое, черный на розовом. Кореянка Хо схватила телефон и нажала на первую попавшуюся кнопку. Телефон слабо пискнул у нее в руке. Она поднесла телефон к уху.

— Он не работает, — объявила она, испытующе глядя на Марину.

Марина пошла на кухню и заварила кофе. Кофеин и алкоголь, как два философских камня превращали свинец, накопившийся за день у нее в груди, в чистое жидкое золото. Они с Кореянкой Хо сели на табуретки по сторонам кухонного столика и Марина рассказала про свои приключения в видеопрокате.

— Он спрашивает: любите, когда стреляют? Дурацкий вопрос, я говорю, конечно люблю. Кто не любит, я говорю, можно подумать — вы не любите. Он говорит, нет, отчего же, говорит, я тоже люблю.

Марина перевела дыхание.

— Ну, — нетерпеливо сказала Кореянка Хо, — а дальше?

— А дальше он вынимает из за пазухи вот такого размера пистолет, — рыбацким жестом показала Марина, — и убивает всех, кто был в видеопрокате. Кроме меня.

— Как убивает?! — не поверила Кореянка Хо. — Почему всех? Он что, маньяк?

— Нет, он не маньяк, — сказала Марина, — он киллер. Профессионал. Леон-киллер, представь себе. Чоу-юнь-Фат.

— Красивый? — спросила Кореянка Хо.

— Не очень, — подумав, с сожалением сказала Марина, — какой-то все-таки немножко деревенский. Ты сама подумай: может быть красивым человек, которого Миха зовут?

— А его Миха зовут? — спросила Кореянка Хо.

— Звали, — ответила Марина. — Или Леха, я не помню. Как-то так вот.

— Его что, тоже убили? — спросила Кореянка Хо недоверчиво. — Откуда тогда ты знаешь, что его Миха зовут? Ты все придумала, Маринка. А телефон ты в такси нашла. Я два раза такие телефоны в такси находила. По ним все равно не позвонить, их сразу отключают.

— Не хочешь, не верь, — сказала Марина. — Посмотрим, отключат его, или нет. Сегодня какое число? — спросила она.

— Восьмое, — сказала Кореянка Хо, подумав, — сегодня среда, это я точно знаю. Восьмое или девятое. Первый день полнолуния. Ко мне сегодня маляры должны прийти.

— Пришли? — спросила Марина.

— Нет еще, — ответила Кореянка Хо нервным голосом командира, ожидающего подкрепления на передовой.

— Его еще месяц не отключат, как минимум, — сказала Марина. — Можно куда хочешь звонить. В Америку. В Австралию. Хоть на Луну.

Телефон лежал между ними на тарелке, как морская глубоководная раковина, как дорогое пирожное, покрытое черной глазурью.

— Короче, я его спросила, будет он меня убивать, или нет. Он убил там трех человек, бандитов каких-то. Четырех. Охранник в меня стрелял, но промахнулся. Совсем чуть-чуть. Знаешь, куда пуля попала? — спросила Марина торжествующе.

— Куда?

— Вот, буквально, сюда, — Марина показала пальцем мимо своей головы на большую желтую плюшевую обезъяну, сидевшую на подоконнике. — Пуля. Вот такая вот, — и Марина показала небольшого окунька.

Кореянка Хо пригляделась. На маринином ухе, сбоку на скуле и на щеке виднелись белые следы известки. Кореянка Хо задумчиво посмотрела на обезъяну.

— А зачем охранник в тебя стрелял?

— Он в него стрелял, но промахнулся как дурак и чуть в меня не попал.

— И дальше что?

— Дальше мы на улицу выходим,..

— Вы?!!

— Ну да…

— Вот так, вместе?! На улицу?!

— А что? — Марина ухмыльнулась.

— Так…

Кореянка Хо независимо пожала плечами.

— В том-то и дело! Не оставаться же мне в этом адском прокате! Он вышел, и я за ним. И его прямо, мы пятнадцать метров пройти не успели, машина сбивает!

— Вот так, сразу?!

— В том-то и дело, что сразу. Почти. Сначала он, конечно, клеиться начал. Ласково так, как все они, кто с насилием связан, как я терпеть не могу когда, как ты помнишь этого, у Концентрата на дне рождения, который мне на Майорку поехать предлагал? Вот так же, примерно.

— Какая машина?

— БМВ.

— БМВ?

— БМВ.

— Насмерть?

— На сто процентов.

— Вот так, сразу?!

— Моментально.

— А телефон?

— А телефон от удара вылетает у него из кармана. И я его подбираю, чтобы скорую вызвать. И он работает.

Кореянка Хо допила свой кофе.

— Ты сахар забыла положить, — завистливо сказала она.

— Я четыре ложки положила, — возразила Марина.

— А откуда ты знаешь тогда, что его Миха зовут? — безнадежно спросила Кореянка Хо. Почему, — подумала она, — нет, правда, почему всегда все самое интересное происходит не с нами, а с нашими знакомыми? Почему я не пошла вместе с Маринкой кассету сдавать? Хотела же пойти, прогуляться. Сосиску, скажем, съесть. Нет, провисела в воздухе как дура, полтора часа. Зад ушибла, когда падала.

— Он мне сам сказал, — небрежно ответила Марина. — Познакомиться хотел.

Может, мне тоже ребенка завести? — подумала Кореянка Хо. С беременными почему-то все самые интересные люди познакомиться хотят.

Телефон на тарелке снова ожил. Табло его вспыхнуло зеленоватым химическим светом, и он опять застрекотал высоким голосом дигитального трехмерного насекомого.

— А я знаю, кто это звонит, — нервно сказала Кореянка Хо, гипнотизируя телефон, — могу поспорить.

— Только не говори, что это кто-то кого-то хочет убить, — небрежно сказала Марина, допивая кофе. Она со стуком поставила чашку на стол: приключение заканчивается, когда заканчивается рассказ о нем. Точка.

— Именно, — азартно сказала Кореянка Хо. — Именно: кто-то кого-то хочет убить. Давай поспорим? На Канарейку. Ей все равно больше есть нечего.