Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

Руфина встала, подошла к креслу и нагнулась, ловя его.

– Со-о-о-мма… Она говорит «сомма». – Руфина повернулась к супругам: – Это слово подсказали ОНИ. Вам это что-то говорит?

Женщина лишь заморгала испуганно, непонимающе, а вот ее муж… Он резко поднялся с дивана.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он. И в его голосе, до этого встревоженном, зазвучали нотки металла. – Как это понимать? Вы что, издеваетесь?

– Это слово вам знакомо, – заметила Августа.

– Я неплохо знаю Восток, и я… так еще в старину на Востоке в древних текстах обозначался наркотик… опий, сомма… Вы что же это, хотите сказать, что мой сын, что наш мальчик был законченный наркоман?!

– А разве вы с женой этого не знали? Это открытие для вас?

– Вы что себе позволяете?! Пойдем отсюда, они… Я говорил тебе, к таким, как они, нет смысла обращаться, это все обман, ложь и вымогательство денег. – мужчина потянул свою супругу с дивана. – Как вы смели… Да вы знаете, кто я?.. Какую должность я занимаю… и вы посмели открыто назвать моего сына, моего единственного сына наркоманом? Отбросом?!

– Среди мертвых сестра его не нашла, – Августа обращалась не к нему, а к матери, потерявшей сына. – В этом надежда для вас. Ищите его в общинах… они порой живут такими общинами… и вне вашего уклада… Везде, где легко достать наркотики, где они дешевы… Если есть возможность и если есть желание – ищите. Если сможете принять его таким, каким он стал, точнее, каким он был уже с пятнадцати лет.

Глава 6

«ОБ ЭТОМ НАДО ПИСАТЬ, ТОЛЬКО ВОТ ЧТО?»

Нужно время, чтобы осмыслить некоторые происшествия, только вот никто точно не может сказать – сколько этого самого времени потребуется, чтобы действительно понять, ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ.

Катя приоткрыла дверь кабинета Федора Матвеевича Гущина. Вроде бы все как и прежде, как и месяц, как неделю назад. С того срочного вызова вечером в Главк, когда она всучила растерянной Анфисе ключи от своей квартиры, прошла неделя.

В кабинете Гущина только что закончилась оперативка, и было сильно накурено, холодом веяло от включенного на полную мощь кондиционера. Гущин, отвернувшись от двери к окну, разговаривал с кем-то по телефону. Катя прислушалась – с женой старик наш беседует. В розыске говорят – жена его сейчас где-то на море отдыхает, и он ей так и не сказал о том, в какую переделку попал неделю назад.

О мужчины! Не устаю удивляться вам никогда.

К счастью, в тот вечер все обошлось. Порезы от стекла – этим будет памятно для полковника Гущина то громкое задержание на Старом Арбате. Порезы от стекла… Звонок от дежурного по Главку перепугал Катю не на шутку, и она мчалась в Главк, готовясь к самому худшему. Но все обошлось. Полковник Гущин провел в одиночку, наверное, самое трудное в своей жизни задержание вооруженного преступника и остался жив. Только поранился о стекла витрины аптеки там, на Арбате.

Катя прикрыла дверь кабинета, пусть поговорит, может, после жениных слов малость душой оттает? А то его после такого задержания просто задергали – Петровка, прокуратура, информационные каналы, радио, телевидение. Ну с последними-то в основном пресс-служба Главка имела дело, в том числе и она, Катя. Что-то мололи языком, отбояривались – в основном то, что делом о расстреле на Старом Арбате занимаются столичная прокуратура и МУР. И поэтому все вопросы, господа, пожалуйста, туда, в эти уважаемые организации, они вам все прокомментируют лучшим образом. Но средства массовой информации жаждали комментария непосредственного очевидца и участника событий, человека, который задержал ЕГО – того, кто стрелял.

Они оба – и ОН, и Гущин – были в первых строчках информационных выпусков недели, на первых полосах газет. И если с полковником Гущиным все относительно ясно, то с тем, другим, было ничего не ясно.

Только имя, одно только имя…

– Екатерина, входи, чего там под дверью скучаешь?

Катя вошла. Несмотря на холод от кондиционера, после беседы с супругой полковник Гущин взмок, вытирал платком ярко блестевшую лысину.

– Чутье у вас, скажу, как у акул, – хмыкнул он.

– У кого это у «вас», Федор Матвеевич?

– Да у женщин, у кого ж еще. Вон моя клуша в Анапе сидит, загорает, а твердит об одном: «Что у тебя там, Федя? Я же чувствую, что-то с тобой стряслось».

– Федор Матвеевич, она Первый канал смотрела, передавали.

– Ох, черт, точно… С тещей они там, та и на море-то не ходит, торчит день-деньской у телевизора как приклеенная… Говоришь, и по Первому передавали?

– По всем каналам всю неделю. Это дело среди главных новостей.

– Садись, что стоишь-то? – Гущин указал на стул. – Знаю, зачем пришла.

– Правильно, – Катя кивнула, – вы у нас сейчас главный герой. И я такой материал упустить не могу. «Криминальный вестник» мне каждый день звонит, просят, чтобы я сделала с вами интервью по результатам задержания.

– В гробу я видал их интервью.

– Я понимаю, Федор Матвеевич. Но и вы меня поймите. Во-первых, такое задержание, такой материал не каждый день, а я профессионал, меня для этого тут в Главке держат. А во-вторых…

– Ну что во-вторых?

– Я искренне и глубоко восхищаюсь вашим мужеством. Вы людей спасли, своей жизнью рисковали. Я хочу об этом написать, я должна.

– Ох, лиса-лиса, – Гущин снова вытер лысину платком. Откинулся на спинку кожаного начальственного кресла. По его лицу Катя поняла, что выбрала самый верный подход к полковнику. – Кого я там спас… Четыре трупа, пятеро в больнице в тяжелейшем состоянии.

БОЙНЯ… Так об этом происшествии на Арбате говорили по телевизору. Четверо убитых, пятеро раненых – всего девять жертв.

– Если бы не вы, пострадавших было бы намного больше, – сказала Катя. – ОН… этот… ОН же продолжал стрелять, пока вы его не остановили, рискуя собой.

– Давай повременим с интервью, а? Честное слово, не могу… нехорошо это сейчас, не к месту… Не понятно пока ничего с этим ублюдком – то ли безумный он, то ли наркоман, то ли черт его знает кто. Я когда выстрелы там услышал, подумал – магазин ювелирный грабят. Пока добежал туда… Видишь, брюхо какое нажрал, – Гущин хлопнул себя по животу, по пиджаку. – Годков бы пятнадцать скинуть, разве я бы так туда бежал? А он за эти секунды девять человек положил… Четыре трупа… Из пятерых раненых неизвестно еще кто выживет. И все молодежь, я же видел их потом, когда «Скорые» приехали… Все молодые… Простить себе не могу,