Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

уж извини, дружище, – блондин Гермес сделал рукой жест, словно гладиатор, приветствующий цезаря. – Нехило погуляли... мать у тебя молоток, уважаю... Провожать-то поедешь на вокзал?

Ковнацкий кивнул: да, да, да... пошел прочь...

Значит, он повесился... Тоже повесился... Столько лет прошло, и вот такой сюрприз, такая смерть...

Такая страшная смерть...

Но жизнь...

Нет, не будет у Вальки Гаврилова никакого почетного военного караула, потому что...

– Эй, ты оглох, что ли? Там к тебе пришли. – Гермес всей своей могучей атлетической фигурой словно материализовался из солнечных лучей, вливавшихся в старинные окна, освещавших всю эту застывшую выставку – пышную, позолоченную, пеструю и мертвую. – Тебя спрашивают – двое, на клиентов вроде не похожи. Они у кассы в первом зале. Пропустить их сюда, в твой кабинет?

– Зови, кто там еще. – Ковнацкий вернулся за свой стол и открыл ноутбук.

Он вспомнил, что это, возможно, из страховой компании, они звонили и хотели подъехать.

Но посетители – мужчина и девушка – оказались вовсе не из страховой компании.

– Здравствуйте, я следователь при прокуратуре Валерий Викентьевич Чалов, а это вот моя коллега из ГУВД области Екатерина Сергеевна. Мы хотим задать вам несколько вопросов, Платон Григорьевич.

В первое мгновение, услышав слово «следователь», Платон Ковнацкий растерялся, но быстро взял себя в руки. Указал на кожаные кресла – располагайтесь. Пока они усаживались, быстро оглядел, оценил: у следователя вид такой, что с ним в случае чего можно договориться, а девица... девица вообще не похожа на тех, кто работает в таких вот конторах. Самоуверенная, но явно робеет – все чувствуют себя не в своей тарелке здесь, в его царстве, в бюро ритуальных услуг.

Гробы, и венки, и вечный траур...

А вчера в ресторане гости кричали «горько», и какой-то пьяный интеллигентишко из городской администрации, мать его так, вспомнил вдруг ни с того ни с сего пушкинского «Гробовщика»... как он там, в книжке всех своих мертвецов приглашал к себе в гости...

Кто-то стучится?

Это кассовый аппарат в соседнем зале стрекочет.

И знаешь что, Валька Гаврилов, – больше я тебя сюда не приглашаю... Я никого не приглашаю – слышишь ты?! Ни тебя, ни того, другого, ни третьего... того, кто в том колодце...

– Так чем я могу вам помочь? Следователь, ко мне в офис... В чем причина? – Платон Ковнацкий выказал максимум любезности посетителям.

– Мы разбираемся в фактах гибели Валентина Гаврилова. Эта фамилия вам знакома? – спросил следователь Чалов.

– Я его знаю... знал и соболезную его семье. Хотя его отец умер... матери его соболезную.

– Я так понимаю, что известие о его смерти для вас не новость.

– Я владелец похоронного бюро, у меня работают похоронные агенты, – Ковнацкий пожал плечами. – Вчера я об этом узнал днем. Городок небольшой, слухи тут расходятся быстро.

– Он ведь навещал вас на той неделе?

– Он приехал сюда, в мой рабочий офис, – для наглядности Платон Ковнацкий обвел рукой стены.

– Вы часто с ним виделись?

– В последние годы нечасто. Знаете, как это случается – в детстве, в юности дружили не разлей вода, а потом жизнь развела в разные стороны.

Жизнь...

Смерть...

– Я занят, он занят, – продолжил Ковнацкий после крохотной паузы. – И позвонить бывает друг другу недосуг... Лишний раз номер набрать... Я сожалею, что он умер. Это большое горе для всех нас.

– К сожалению, обстоятельства его смерти весьма драматичны, – следователь Чалов поднял голову от протокола.

Странно, но все это время Платон Ковнацкий, погруженный в «свое» и вынужденный отвечать на вопросы, даже не замечал, что этот тип разложил на коленях папку с документами и что-то там уже записывает, записывает. А молодая спутница его сидит в кресле с таким видом, словно жаждет услышать что-то особенное, из ряда вон... Щеки вон даже разрумянились... Ничего ты не услышишь, детка. Ничего я вам не расскажу.

– Вам известны эти обстоятельства?

– В общих чертах да, – тут Ковнацкий не стал лукавить. – У меня же похоронное бюро, я повторяю, мои люди думали, что этот заказ будет наш, но... Короче, я в курсе всех слухов, что уже в городе гуляют, о том, как он умер.

– Гаврилову было тридцать семь лет. Он сделал такую успешную карьеру, и будущее ему сулило немало. И вот ни с того ни с сего вешаться. Вам не кажется это странным?

– Я не нахожу смерть странной. У меня работа такая, ко всему привыкаешь. И к этому тоже. Естественный процесс. – Ковнацкий отвечал вежливо. – Конечно, рановато он убрался. Ну, значит, так захотел, так распорядился собой.

– Ни с того ни с сего, говорите... ни с того ни с сего...

– А вы давно с ним были знакомы? – это спросила коллега следователя Чалова, Екатерина Сергеевна.

(Знала бы Катя, что в этот момент Ковнацкий смотрит в основном на ее ноги и мысленно сравнивает их с ногами Гермеса.)

– С детства. Я тут родился, отец мой здесь дачу потом построил, так что весь год, все лето... особенно лето, знаете ведь как – пацаны, велосипеды, рыбалка на озере, костер... А у Гаврилова отец район возглавлял долгие годы. Они жили в Москве, но летом он часто приезжал. И потом тоже... когда в институте учился, и после... не так часто, но встречались.

– А дача ваша где? – спросил Чалов.

– Улица Юбилейная, это где частный сектор, только старой дачи там уже нет, я новый дом для себя построил.

– Полина Каротеева тоже в числе ваших знакомых?

– Полина? Да. А что, при чем тут Полина? Мы давно с ней не виделись... Я не знаю даже, как у нее жизнь сложилась. – Платон Ковнацкий полез в карман пиджака и... черт, где сигареты? Наверняка мать вчера тайком в машине вытащила! Даже в день собственной свадьбы она не забыла о своей извечной борьбе с курением... Выбросила пачку! А он... если он сейчас, сию же минуту не закурит...

– Извините. Гермес... у тебя сигареты нет? Я свои забыл! – Ковнацкий встал из-за стола, распахнул дверь кабинета и крикнул это зычно на всю похоронную контору, испугав двух благообразных старушек, с которыми в первом, дешевом зале разговаривал Гермес. Старушки явились покупать траурный венок усопшей соседке по дому.

Гермес принес сигареты, с любопытством оглядел этих двоих в креслах, с кем беседовал Ковнацкий, еще с большим любопытством и недоумением воззрился на своего приятеля – ты чего это, а? Вздрюченный какой-то... что происходит?

– Спасибо,