Догадка Ферма - Жан д'Айон

Семь часов еще не пробило на колокольне Сен-Жермен-л'Оксеруа и было по-прежнему темно, когда Луи с Гофреди вошли в мрачный кабинет Гастона. Комиссар и Ла Гут уже ждали их, не скрывая нетерпения.

— А, Луи, наконец-то! Мы славно провернули это дельце! Знаешь, кто наш шпион? Рассеянный!

Луи широко раскрыл глаза, одновременно ошеломленный и сомневающийся:

— Ты так уверен!

— Уверен! — подтвердил Гастон самодовольным тоном. — Скажу тебе для начала, что Ла Гут проводил племянника Россиньоля до самого дома. Он не заметил ничего необычного в его поведении. Зато я…

Он с важным видом поднял указательный палец.

— Ну, рассказывай же! — воскликнул Луи, усаживаясь на единственный прочный стул. Гофреди встал в амбразуре окна, как это вошло у него в привычку.

— Давай сначала ты, — предложил Гастон, желая продлить удовольствие от своего успеха. — Расскажи нам, как вел себя этот гугенот, который показался тебе таким коварным…

Было видно, что шифровальщик, за которым следил Гофреди, его совершенно не интересует. Ему хотелось позубоскалить и покрасоваться.

Луи равнодушно пожал плечами, но все же почувствовал себя задетым.

— Ничего важного я не открыл, вынужден с тобой согласиться. Он живет в красивом доме на улице Траверсьер, который, судя по всему, принадлежит мужу его сестры, богатому лесоторговцу. Сама она художница. У Россиньоля в кабинете висит написанная ею картина, надо сказать, очень красивая. Есть также и второй брат, по имени Исаак.

— И это все? — с иронической нежностью осведомился Гастон.

— Все. Хотя нет, я еще купил пару прекрасных сапог… Подняв ноги, он продемонстрировал обновку.

Гастон осмотрел сапоги и подумал, что ему также не помешало бы приобрести новые. Одновременно он вопрошающе поднял брови, не понимая, куда клонит его друг.

— …в лавке башмачника, расположенной напротив дома Гарнье, — продолжал Луи. — Сходи туда, они недорогие и очень удобные.

Помолчав, он добавил более серьезным тоном:

— Но давайте выслушаем рассказ Гофреди. Полагаю, случившееся с ним заслуживает интереса.

— Вы что-то обнаружили, Гофреди?

— Не знаю, мсье, — ответил рейтар. — Однако тот, за кем я следил, человек в малиновом плаще, попытался улизнуть от меня, чтобы зайти к одному книготорговцу.

— Книготорговцу! Действительно, эти люди — самые опасные шпионы! Ваш молодец, конечно же, решил подсунуть хозяину лавки подстрекательские сочинения! Всем известно, что парижские книготорговцы и издатели заигрывают с Испанией, чтобы снискать расположение инквизиции и тем самым уберечься от костра! — насмешливо произнес комиссар.

— Не надо язвить, Гастон, — серьезно сказал Луи. — Слишком многих книготорговцев приговорили к смерти и казнили на площади Мобер.

Улыбка сползла с лица комиссара.

— Так это было на площади Мобер?

— Да, мсье.

— Ну-ка, рассказывайте все, не упуская ни единой детали, — приказал он тоном, в котором от былой шутливости не осталось и следа.

Это уже говорил полицейский.

Когда Гофреди умолк, Гастон помотал головой, что выражало у него интерес и озадаченность.

— Ничто не доказывает, что этот человек хотел скрыть свой визит к книготорговцу, — сказал он, наконец.

— Почему же он прибег к подобной хитрости? — спросил Луи.

— Возможно, он действительно заметил, что Гофреди идет за ним по пятам, и перепугался. Знаете ли, Гофреди, я не хочу вас обидеть, но ваша внешность может внушать опасения. Если бы я был с вами не знаком и обнаружил, что вы меня преследуете, я бы сделал все возможное, чтобы избавиться от вас.

Гофреди от души рассмеялся, и Луи последовал его примеру.

— Такую возможность и в самом деле исключать нельзя.

— Есть также множество других, — продолжал Гастон. — Например, Шантлу мог зайти в этот двор, чтобы повидаться с другом, и, не застав его дома, вернулся назад по другой улице.

На сей раз Луи с сомнением поморщился.

— Кстати, а ты знаешь этого книготорговца? — спросил Гастон. — В конце концов, ведь именно ты ходишь по всем книжным лавкам и лучше других знаешь этих людей, не зря же тебе приходилось составлять для них всевозможные контракты и договоры.

В первые годы книгоиздательства книги печатались за счет авторов и выставлялись на продажу в торговых лавках. Их владельцы были всего лишь коммерсантами, и автор оставался собственником своего сочинения.

Но довольно быстро печатники, которые занимались изданием старых текстов, греческих и латинских, стали покупать новые у живых авторов. Тогда и начали составлять договоры у нотариусов. Долгое время это было специальностью Луи в отцовской конторе, ибо подобного рода контракты часто отличались большой сложностью.

Действительно, нельзя было опубликовать книгу, не испросив согласия Университета, иными словами, парижских духовных властей. Форма такого одобрения менялась со временем, и после установления о печатном деле, принятого в сентябре 1563 года, любую книгу во Франции можно было издать, лишь получив королевское разрешение, скрепленное большой печатью канцлера.

Эта апробация получила название королевской привилегии. С другой стороны, она в течение нескольких лет ограждала автора от воровства.

В установлении о печатном деле, принятом в январе 1629 года и называемом обычно Кодекс Мишо, были выработаны общие правила надзора за изданием книг. Канцлер назначал цензоров, которым предписывалось рассматривать все прошения о привилегии. Автор также должен был предъявить свое сочинение синдикам Печатни, многие из которых входили в грозное и таинственное сообщество — «Братство Индекса».