Все матери ненавидят меня - Сара Харман

– Поздравляю, – отзываюсь я.

Он сияет.

– Не придется полы мести за балованными дурнями… – Он не сразу вспоминает, что балованные дурни – наши дети. – Э-э, извините.

– Понимаю, – добродушно отвечаю я. – Моя мама работала официанткой. Каких только людей не встречается!

Дженни удивленно косится в мою сторону, однако я не отрываю взгляда от мистера Папасизи.

– Мы все хотим лучшего для своих детей, – добавляю я.

Папасизи слегка кивает и вновь включает звук. Мы втроем смотрим, как мужчины в коротких шортах бьют друг друга, пока один не стучит три раза по полу. В следующую рекламную паузу говорю Дженни:

– Слушай, я забыла телефон в машине. Принесешь?

– А почему сама не…

– Лучше ты, – многозначительно бормочу я, поглядывая на дверь.

– Ладно. Ничего важного не обсуждайте, пока меня нет.

Как только дверь закрывается, я поворачиваюсь к мистеру Папасизи.

– Мы больше не станем вас тревожить, дадим спокойно досмотреть матч. Вы просто скажите, что думаете о Хелен Шульц?

– Хелен?

– Да. Завуч. Седая, сутулые плечи, сто лет там работает. Что о ней скажете?

С минуту он молчит. Видимо, не понял вопроса. Затем, наконец, поднимает на меня взгляд.

– Слышали о мистере Секстоне?

– Да, – оживляюсь я. – Его уволили за приставание к ребенку года два назад. Об этом все слышали.

– Спросите Хелен, – предлагает Папасизи, не отрывая взгляда от телевизора. – Она знает.

– Что знает?

Он выключает звук и поворачивается ко мне. На экране окровавленный мужчина танцует на ринге, победно вскидывая кулак. Его противник, скорчившись, лежит на мате. Толпа беснуется.

– Что вы хотите сказать? «Она знает?..»

Только он открывает рот, как шумно открывается входная дверь. Дженни торжествующе размахивает моим телефоном.

– Нашла! – восклицает она, загораживая телевизор.

Мистер Папасизи хмурится и включает звук. Комнату наполняет шум. Смотритель кивает на Дженни.

– Вот пусть юрист разберется.

– Итак? – нетерпеливо спрашивает Дженни уже в машине. – Что узнала?

– Ну… – Я ожидала недовольства: в конце концов, Дженни исключили из разговора, но похоже, ее это ничуть не беспокоит. – Он сказал пообщаться с Хелен. Насчет учителя, которого уволили за приставания к ребенку несколько лет назад.

– Ладно, – Дженни кивает. – Удобно, мы как раз сегодня встречаемся с мисс Шульц, – она лезет в бардачок, достает упаковку «Биг ред» и предлагает мне пластинку. – Кстати, отличная работа. Со мной он точно не разговорился бы.

– Э-э, спасибо…

Дженни глядит на часы.

– Времени еще много. Сходим на второй завтрак?

– Второй завтрак?

Не помню, когда в последний раз на него ходила. Второй завтрак – это для других. Для людей, которые устраивают детские праздники, вместе отдыхают на вилле и сидят в общих беседах с двадцатью лучшими подругами. И все же отбрасываю сомнения.

– Конечно. Хорошая мысль.

– Отлично, – радуется Дженни. – Я на всякий случай уже забронировала столик. Есть один ливанский ресторанчик, давно хотела сходить. Мои мальчики терпеть такое не могут, а на одного столик там не взять, понимаешь?

Три часа спустя, после того как Дженни перестаралась и заказала нам слишком много шакшуки, лабне с травами[11] и яичницы-болтуньи с бабаганушем[12], мы отправились в «Ритц», на чай к мисс Шульц.

Вдоль здания стоит ряд швейцаров в цилиндрах; швейцары встречают автомобили с шоферами и провожают в отель пожилых посетителей.

Роскошные отели меня всегда пугали. Однажды, когда «Девичник» подписал контракт на запись второго альбома, мы попытались отпраздновать в баре «Мандарин». Нас не пустили дальше вестибюля. Консьержу хватило одного взгляда на наши лучшие колготки в сеточку и виниловые мини-юбки, и он сообщил: бар «закрыт на частное мероприятие».

Сегодня все иначе. Сегодня швейцар в цилиндре спешит распахнуть перед нами с Дженни изящную деревянную дверь. Ароматы нероли и жасмина бьют в нос, как сковородка.

– Добро пожаловать в «Ритц», – говорит швейцар с легким поклоном.

Чайная комната здесь – позолоченная симфония парчовых обоев и фарфора от «Веджвуд». В углу даже играют на арфе.

Дженни закатывает глаза.

– Боже, ну и нелепица! Будто Либераче[13] спроектировал, чтобы произвести впечатление на туристов со Среднего Запада и стариков.

Метрдотель в белом смокинге записывает наши имена и делает вид, что ищет бронь в журнале в кожаном переплете.

– Сюда, пожалуйста. Полагаю, ваша спутница уже здесь.

В комнате полно пожилых дам с фиолетовыми волосами, в кольцах с неприлично большими бриллиантами и с модными сумками в руках, но я сразу же замечаю мисс Шульц. По такому случаю она принарядилась в костюм с персиковой юбкой и нанесла на губы коралловую помаду, которая забилась в морщинки вокруг рта.

– Здравствуйте, мисс Шульц, – приветствую я. Она вздрагивает от неожиданности, ахает и встает, задевая соседний столик, отчего пакеты от «Либерти» падают на плюшевый ковер.

К ее чести, она быстро исправляет положение.

– Вы, должно быть, Дженни, – она протягивает руку. – Хелен Шульц. Приятно познакомиться. Я уже говорила Флоренс: просто замечательно, что вы интересуетесь случившимся. Такое неравнодушие!

Трудно сказать, искренний это комплимент или типичная британская колкость. Как бы то ни было, Дженни невозмутима.

– Спасибо, – отвечает она с натянутой улыбкой. – Мы ценим вашу готовность поговорить.

Мы усаживаемся в кресла сливочного оттенка. Как по волшебству, официант приносит два больших меню в кожаных переплетах.

– Пожалуй, начнем с пятницы… – предлагает Дженни.

– Может, сначала закажем, дорогая? – перебивает мисс Шульц.

Наш подобострастный официант принимается описывать все восемнадцать сортов чая дарджилинг из меню, приправляя свою речь подробнейшими примечаниями о вкусе. Мисс Шульц не торопится, задает вопросы, хмыкает. Дженни уже впивается ногтями в ладонь, а кулак ее то сжимается, то разжимается, как бьющееся сердце. Пожалуй, из моих знакомых она самая умная, но и самая нетерпеливая тоже.

– Мне апельсиновое пекое, – решает мисс Шульц. – Нет, тайваньский ассам. Нет, мяту с бергамотом. Нет, все-таки апельсиновое пекое, – наконец она закрывает меню.

Официант кивает.

– Отличный выбор, мадам.

– Мне фирменный сорт, – бросает Дженни и захлопывает меню.

Официант выжидающе смотрит на меня. А я ненавижу чай. Ненавижу, и все. Не понимаю, зачем люди пьют воду с коричневыми листьями.

– А можно горячий шоколад?

– Горячий шоколад? – теряется официант.

– Что угодно, лишь бы не чай.

– Я посмотрю на кухне. Кажется, в детском меню есть сок.

– Прекрасно! – не выдерживает Дженни. – Она будет сок.

Когда официант уходит, Дженни наклоняется к мисс Шульц, поставив локти на стол.

– Итак, что можете рассказать об Алфи Рисби?

Мисс Шульц кладет на колени салфетку.

– Вы знали, что я выросла в Шотландии?

– М-м… – теряется Дженни. – Интересно, конечно. Но какое отношение это имеет к Алфи?

Мисс Шульц хмурится. Тут возвращается официант с большим серебряным подносом, на котором два чайника и маленький стакан апельсинового