Рассказы - Роберт Альберт Блох

— Продано за десять долларов, — кричит он. Я просто стою с открытым ртом. Я не ожидал такой ситуации. Вдруг я обнаруживаю, что просто покупаю паршивый кусок ковра за десять долларов. Это ужасно. Но ничего другого не остается, как подойти к Оскару и взять ковер. Я даю ему десять долларов. Потом снова надел ботинок, откуда его вытащил.

— Обманщик! — шепчу я себе под нос.

— Извини, — говорит Оскар. — Кто знает? Может быть, в этом что-то есть.

— Конечно. У меня болит спина, когда я несу домой этот кусок мешковины, — отвечаю я.

И я беру тяжелый ковер и выхожу, сгорая. Я все еще тлею, когда падаю на тротуар. Настолько, что я не замечаю входящего парня, и он врезается в меня в дверях. Я спотыкаюсь и чуть не роняю ковер. Он оборачивается.

— Прошу прощения, — говорит он.

Я готов сделать ему несколько горячих замечаний, когда взгляну еще раз. Я вижу, как он вылезает из большого лимузина длиной в полквартала. Поэтому я изменяю свои замечания, прежде чем открыть рот. Я снова смотрю и понимаю, что он довольно старый рассол, щеголеватый парень с длинной белой бородой, свисающей до пояса. Поэтому я еще больше модифицирую свои замечания.

— Не дави на меня, болван, — смотрит он на меня, и я вдруг начинаю дрожать. Потому что у него есть пара очень темных глаз с блеском в них, как неоновые огни в похоронном бюро. Эти глаза сейчас прожигают дыру в том, что я прочесываю.

— Ты был на аукционе внутри? — спрашивает он очень быстро. Я признаю это.

— Все уже завершилось? — спрашивает он, взволнованный.

Я отвечаю, что да, почти все уже продано. Папочка подпрыгивает на тротуаре, когда слышит это. Он чуть не падает лицом вниз или наоборот, только мисс борода запуталась в моем пальто, и оно поддерживает его.

— Скажи мне, что еще не поздно, — выдыхает он.

Я понимаю, что он, должно быть, один из тех крупных коллекционеров, о которых мне рассказывал Оскар.

— А как насчет ковров? — кричит он мне.

— Боюсь, ковры уже разошлись, — отвечаю я. — На самом деле я сам купил пару ярдов восточной сырной ткани.

Лицо Папочки багровеет, что очень мило сочетается с его белой бородой. Он прыгает вверх и вниз, почти срывая с меня пальто.

— Десять тысяч танцующих демонов! — кричит он. — Я могу опоздать! Прочь с дороги, прочь от высоких, раскаленных, шипящих адских петель!

И он вырывается через дверь на аукцион, чуть не выбивая ковер из моих рук. Я пожимаю плечами, а затем начинаю тащить и тянуть. Нести этот ковер домой — подлая работа. Я иду, стараясь вспомнить то шикарное проклятие, которым разразился тот парень, потому что сейчас я в настроении ругаться. Хуже того, я даже не могу как следует держаться за ковер. Она все время скользит у меня под мышкой, свисает спереди или извивается сзади. В результате я спотыкаюсь о бордюр, иду боком и очень медленно продвигаюсь вперед.

О том, как Оскару удается догнать меня до того, как я возвращаюсь домой, я слышу, как позади меня щелкают ноги; кто-то бежит очень быстро. И появляется Оскар, его лицо багровое, как у старика, который налетает на меня.

— Оскар. — говорю я удивленно, — Я так понимаю, ты закончил аукцион. Что привело тебя сюда?

— Моя совесть, — выдыхает Оскар, тяжело дыша. — Фип, я понимаю, что разыграл перед тобой грязный трюк, когда заставил тебя взять ковер. В конце концов, ты работаешь на меня, и можешь ли ты помочь, если торги пойдут не так? Это так беспокоит меня, что я бросил все и пошел за тобой. Мысль о моем проступке пронзает меня до глубины души. Задевает за живое.

Даже не знаю, чем это огрели Оскара, но сразу заинтересовался. Оскар хватает меня одной рукой за воротник, а другой за ковер.

— Я верну тебе твои десять долларов, Фип, — говорит он. — Это справедливо?

Ну, это звучит справедливо для меня, и это именно то, что с ним не так. Исходя из такой личности, как Оскар, это на него совсем не похоже. Поэтому я немного тяну время.

— Может, я не хочу продавать, — говорю я.

Лицо Оскара становится почти черным.

— Ты должен, — умоляет он. — Это на моей совести. Это трогает мое сердце.

Тут я понимаю, что он лжет. Потому что у Оскара нет совести, а его сердце такое твердое, что ничто не может его тронуть.

— Я оставлю ковер для своей комнаты, — говорю я. — Он прикроет окурки.

Оскар фыркает.

— Я знаю, что ты чувствуешь, и не виню тебя. Чтобы компенсировать все твои хлопоты, я дам тебе пятнадцать долларов.

— Нет, — отвечаю я.

— Двадцать.

Прямо тогда и там я получаю счет. Кто-то еще хочет купить этот ковер по более высокой цене, и Оскар думает, что сможет забрать его у меня. Поэтому я просто качаю головой и продолжаю идти.

— Этот ковер не продается, — кричу я. — И это все!

Оскар вопит, но я игнорирую его и ухожу. Теперь мне не терпится вернуться домой. Интересно, что это за тряпка? Я помню, как Оскар рассказывал о том, как Клеопатра приходит свернутая в ковер, и я могу только представить, как разворачиваю его и вижу, как Лана Тернер выскакивает оттуда. Или во всяком случае, что-то ценное и редкое. Когда я поднимаюсь по лестнице в свою комнату, мне приходит в голову другая идея. Возможно, кто-то прячет золото или драгоценности в рулоне ковра. Может быть, какие-то арабы контрабандой вывезли алмазы из страны. Кто знает? Ковер достаточно тяжелый, и завязан он очень туго. Я очень хочу открыть его.

Но как только я открываю дверь, на лестнице раздается топот, и наверх бежит тот старичок.

— Подождите еще минутку, — кричит он. — Вы мистер Левша Фип?

— Так мне сказала мама, — признаюсь я.

— Оскар направил меня сюда, — хрипит он. — Это очень важно.

— Кто вы? — спрашиваю я.

— Вы читаете по-английски? Вот моя карточка — не сгибайте ее, — говорит старина.

Я беру карточку и читаю имя.

ЧЕРНАЯ МАГИЯ

Чудотворец

— Это что, шутка? — спрашиваю я. — Во-первых, вы не негр, а во-вторых, что такое тауматург — это какой-то мануальный терапевт?

Он слегка кланяется и улыбается.

— Признаюсь, все это немного необычно, — говорит он мне. — Но, видите ли, тауматург — это маг. И черное искусство действительно очень подходящее название.

— У меня нет времени смотреть карточные фокусы, — отвечаю я. — Так что, если позволите, я пойду в дом и подою козу.

Он поднимает руку, и я вижу, как