Стая Тамерлана - Александр Михайлович Бурых

— Какая разница? Да-а, положеньице! Мне-то они на хрена? А?

— Что, обратно, что ли их отправлять? Подарок, все же… хороший…

— Хороший? Ах, вашу мать, хорош подарок, ничего не скажешь. И так проблем по горло, а тут еще… А, ладно… погоди… вот!

Заседин обернулся к выстроившимся позади него людям и приказал:

— Перевезите все это в «Свечу», ну, расширьте там собачник. Там, в «Свече», им самое место. Я сам туда на днях загляну…

* * *

Личное обращение вызывает больше доверия. Портнов сам позвонил Соболихину.

«Юбилей «Свечи»? Какого черта? — подумал Соболь. — Тут своих вопросов хватает. Или что-то они разнюхали? Поделиться хотят?» Отказываться не стал — кто их знает, что им в голову стукнет, вдруг и его заподозрят, если не поехать? Пока оснований на то нет, но в чужую голову залезть, это не в лавку за водкой сходить — вспомнилось чья-то сентенция.

Вообще-то еще неделей раньше такое приглашение за честь бы почел, тем более не одного зовут, а с парнями. Уважают, знать, москвичи. А возможно, это и к лучшему. Собираются объединить усилия? В том, что те ведут самостоятельное расследование, он не сомневался, но их, местных, не привлекают. Понятно — уровень все-таки разный. Да, видно, и у самих затор. Кого же с собой взять? Опасности там никакой не предвидится. И все же — телохрана, Резкова, иначе не солидно. Гридина, разумеется. А еще кого?

* * *

Было полуденное время. За занавеской о стекло билась лбом муха и зло жужжала от обиды на неожиданно затвердевший воздух, где-то дальше тонко и растерянно блеяла коза, очевидно, молодая и неопытная. Да, хорошо жить на окраине: чем дальше от центра, тем ближе к природе.

После женитьбы Константин Гридин, если представлялась возможность, старался обедать дома. Ленька, пока и не думающий куда-то пристраиваться, периодически столовался у брата. Они сидели на огромной кухне и допивали чай. Наташка, которой пока еще не надоело хозяйствовать, хотя муж предлагал обзавестись прислугой, убрала посуду, улыбнулась братьям и вышла, сообщив, что ей надо навестить подругу, посмотреть какой-то новый наряд. Мужчины остались вдвоем.

Внешне братья были сходны только в том, что досталось им от отца — носами с небольшими горбинками, материнские же черты рассредоточились по лицам, создавая разницу, а не подобие. Широко открытые материнские глаза смотрели на мир с Ленькиной физии, а Костя был награжден полноватыми губами и ямочками на щеках. Старший был ниже, но плотнее, в разговоре с ним, если они стояли, Ленька всегда умолял свой рост, и оттого искренне считал, что они с братом одинаковые.

Константин никогда всерьез не допускал Леньку до своих дел; как мать всегда мечтала о «чистой» работе для своих чад, так и он желал брату легального поприща. Но склонная к романтике натура младшего не желала мириться с таким положением вещей. Вот и сейчас он старался перевести разговор в интересующую его колею.

— Мы, по-моему, эту тему закрыли, — нелюбезно ответил Костик, закуривая. — Сколько можно трепаться об одном? Учись, получай образование. А там я тебя куда-нибудь пристрою, будешь свои бабки законно строгать. Зачем тебе во все это лезть? Чертик в жопе играет? Спать не дает? Ты знаешь, сколько братвы положили? Сходи на кладбище, полюбуйся. Тоже туда хочется?

— Сейчас времена уже не те. Соболю вон скоро полтинник, и ничего с ним не стало. А ты чего, боишься, что ли? — подначил Ленька Константина.

— Ах ты, паршивец! Чего мне бояться? Мне уже дороги взад нет. Узелок завязан, и крантец. А за тебя, да, боюсь. Ты посмотри: все самые крутые, что выжили, в бизнесмены записались или в думы там всякие пошли, в администрации разные, политику крутят. Они своих родственничков на разборки не шлют. Есть для этого негры. Да тот же Соболь, он кто? Нормальный бизнесмен, а не гопник-стопник какой-то. А ты куда лезешь?

— Попробовать хочется.

— Пацан! Вот я сейчас перед тобой сижу в своем доме, а завтра, может, жена моя вдовой сделается.

— Да ты чего, Костик, в самом деле? Завтра! Да ты сто лет проживешь!

Константин вздохнул, зло вонзил окурок в пепельницу, глянул на брата в упор и сказал, как-то вопреки своему жесту, вяло, без эмоций:

— Предчувствие у меня какое-то в последнее время дурное. Не знаю. Обещай: если со мной что случится, ты по моей дороге не пойдешь!

— Да ладно тебе. Тоже мне Нострадамус выискался.

— Не ладно! Понял? Не ладно! Матерью поклянись! Сейчас же!

Строгий вид брата заставил Леньку стушеваться и оставить ернический тон.

— Хорошо, Костя, обещаю, — пожал он плечами.

— Поклянись!

— Ну, хорошо, клянусь мамой… что… что по твоей дороге не пойду.

— Вот так.

— А откуда у тебя предчувствие? В самом деле, что-то есть?

— Если б прикуп знать… Слушай, у меня тут тайник оборудован, в доме. В нем деньги и оружие. Жена не в курсе. Пойдем, покажу. И смотри — об этом знаем только ты и я!

— Да, понял я, Костик, не продам.

Когда они вернулись на кухню, зазвонил телефон.

— Соболя пригласили в «Свечу». Юбилей у них, год с открытия. С собой зовет, — сообщил Константин, положив трубку.

— А мне с вами можно?

— Что, очень хочется?

— Интересно же…

— Пацан… Ну, собирайся, думаю, не помешаешь. К шести нас ждут.

* * *

В числе прибывших вместе с Соболихиным ребят, помимо братьев Гридиных, были Сергей Резков, Женьчик Махонин и Шестернев. Последний оказался приглашенным на раут случайно. После допросной эпопеи и последующей реабилитации, он проникся к Соболю какой-то неземной симпатией. Возможно, это объяснялось наконец-то выпавшим шансом занять надлежащее, как ему представлялось, место под солнцем. По крайней мере, Шестернев минимум три раза в день навещал контору Соболихина и рвался поучаствовать в поисках истинных грабителей. Чем-то все это смахивало на настоящую любовь с первого взгляда. Соболю, в свою очередь, было как-то неудобно перед невинно пострадавшим, да еще с такой готовностью предлагавшим свои услуги. Именно поэтому он предложил Шестерневу проехаться в «Свечу» с ним, благо тот оказался под рукой в подходящий момент — Шестерня в очередной раз надоедал своим верноподданническим присутствием, когда позвонил Портнов.

Словно оправдывая свое название «Свеча» пылала огнями. Вдоль стен банкетного зала и по углам сияли бронзовые подсвечники, заряженные большими, на много часов, свечами. Длинный стол ломился от яств.