Избранное. Том 1. Невидимый всадник. Дорога на Рюбецаль - Ирина Романовна Гуро

—      Не беда, — согласился Мотя. — Если подойдет, подберешь мне цифры.

Мотя отправился к нему. Действительно, машинка была в исправности. Тем более странным выглядело то, что на ней отсутствовало пять цифр.

— А ты сказал, четырех нет, — придрался Мотя.

«Жучок» не смутился:

— Мне показалось, четырех. Наверное, потому, что как раз цифры 4 нет...

Это замечание как будто снимало подозрение с Мотиного приятеля. Если бы он был в курсе дел насчет пароля, он не стал бы фиксировать внимание именно на четверке.

Они стали торговаться. «Жучок» не уступал, объясняя, что машинка не его, а чужая: «Срочно закрывалась ремонтная мастерская, хозяин уехал из города, имущество распродал, а что не успел — мне оставил. Сказал: деньги пришлешь...»

—      Будет врать, — добродушно заметил Мотя, — небось сам машинку увел...

—      Эту — нет. Чтоб я так жил. Хочешь, сам ей напиши, пожалуйста. Адрес: Новочеркасск. До востребования. Екатерине Лещенко. Моей тут прибыли нет, за спасибо работаю.

Они еще поторговались, каждый уступил малую толику, и Мотя купил машинку.

Шумилов этой сделкой был очень доволен, так как «наша» кнопка пришлась как раз на рычажок машинки.

—      Вы, Мотя, сделали самый удачный ход за всю вашу розыскную деятельность, — сказал Иона Петрович.

Мы с Мотей как-то не были в этом уверены, и Шумилов объяснил:

—      Спешный отъезд, срочная распродажа и пять недостающих цифр: четыре, чтобы прикрыть отсутствие пятой. А Екатерина Лещенко, видимо, близкий человек владельца машинки.

И он продиктовал мне длинную телеграмму в Новочеркасский уголовный розыск.

—      Я выеду туда первым поездом. Свяжитесь с вокзалом, — приказал мне Шумилов.

«А я?» — чуть не вырвалось у меня. Мне живо представилось, как мы с Шумиловым ведем наблюдение за красавицей Екатериной Лещенко, устанавливаем, что по ночам к ней тайно является ее возлюбленный, убийца Игрек. Окружаем дом Екатерины, притаившийся в глубине сада. Перестрелка. Игрек бежит. Преследование. В финале — под давлением улик преступник сознаётся в убийстве мнимо-Салаева и многих других...

Скучный голос Шумилова вернул меня к действительности:

—      А вы, Таисия Пахомовна, останетесь здесь за меня. И будете раскрывать «кошмарные преступления», недораскрытые Мотей.

Начальник просто смеялся надо мной. Но возражать не приходилось.

4

Однажды вечером неожиданный визит оторвал меня от дел: явился инженер Старостин. Он был неузнаваем: франт франтом и чрезвычайно доволен собой и своей судьбой. Оказывается, он пришел поблагодарить Иону Петровича за то, что тот помог ему вернуть жену. Вот она вернулась, вот он снова счастлив! И так как Шумилов в отъезде, благодарность досталась мне...

Я была в недоумении, которое не могла скрыть: а как же вещи?

—      А! — бросил Старостин загадочно и, обернувшись в дверях, произнес, пожав плечами: — Жизнь!

С этим он исчез, оставив за собой запах папирос «Люкс» и одеколона «Шипр».

А я стала вспоминать наше знакомство со Старостиным. Оно произошло в самом начале моей работы у Шумилова. Инженер явился к нам небритый, в мятом костюме и с видом самым жалким. Он принес нам заявление на свою собственную жену.

Как Старостин выразился, он «опрометчиво женился» на красивой официантке из пивного ларька. «Красивая, очень красивая...» — бормотал он. И принес фотографию: действительно красивая молодая женщина, а ему самому в ту пору можно было дать лет сорок... Фотографию жены он принес вовсе не для того, чтоб мы полюбовались, а для розыска: жена его обворовала. «Начисто», — несколько раз повторил Старостин. И уехала неизвестно куда.

—      Наверняка с каким-нибудь мужчиной, — добавил он упавшим голосом.

—      Как же она вас обворовала, у вас с ней ведь общее имущество! — небрежно заметил Шумилов. Он вообще слушал инженера вполуха.

Старостин испугался:

— Нет, нет, не общее. Она все, все мои личные вещи забрала. Я, наверное, напал на рецидивистку... — выпалил Старостин.

— И вы не подозреваете, куда бы она могла выехать?

— Нет, — чуть не плача — так ему было жалко своих вещей, ответил инженер. — Она сама из Минска, родственники там у нее. Писал — ответа нет. Она с кем-то уехала… — Он вздохнул. — Пожалуйста, примите меры.

— Оставьте заявление, мы вас известим, — сухо сказал Шумилов. Инженер еще что-то хотел сказать, но Иона Петрович уткнулся в бумаги, и Старостин ретировался.

—      Заполнить бланк республиканского розыска? — догадливо спросила я.

—      Розыска? — удивился Шумилов, как будто вовсе не было ни инженера, ни воровки жены. — Нет, ничего не надо.

Я предположила, что Шумилов просто не хочет заниматься мелким делом жены-рецидивистки... Но так как заявление я зарегистрировала и законный срок шел, я вскоре напомнила начальнику об этом деле.

—      А, беглая жена? — рассеянно сказал Шумилов. — Я напишу в Минск письмо коллеге... Набросайте черновик: все данные о ней перепишите из заявления... Пусть ее найдут и скажут, чтобы она вернулась к мужу: он ей все простит. Вот так.

Я изумленно повиновалась. И теперь, после визита счастливого мужа, ломала себе голову над происшедшим. Что заставило жену Старостина вернуться? Почему он ее принял? Откуда Шумилов мог знать о возможности такого финала?

Механически я продолжала просматривать дела. Был уже поздний вечер, тот час, когда яснее всего в тишине и одиночестве постигаешь короткие жизненные драмы, уложившиеся в черствые формулировки документов.

Вдруг зазвонил телефон. Говорил мужчина, судя по голосу, молодой. Он хотел видеть следователя Шумилова. Я сказала, что он в отъезде, и назвала себя. Минута раздумья... И поспешно:

—      Тогда мне необходимо поговорить с вами. Это очень срочно.

—      Приходите сейчас, — сказала я, повинуясь решительной интонации звонившего.

В ту пору стали часты явки с повинной. Приходили бандиты и воры, иногда даже белогвардейцы. Суд учитывал в своем приговоре их добровольную явку.

Взволнованный голос, поспешность подсказывали мне, что речь идет о немаловажном преступлении.

Я никогда не могла оставаться спокойной, слушая исповедь человека, нашедшего в себе силы отдаться в руки правосудия. К сожалению, я не умела, как Шумилов, носить маску спокойствия и строгости. Почему я говорю «маску»? Потому, что много раз видела, как дрожат его руки, когда он берет чистый лист бумаги, чтобы писать протокол допроса.

И вот я жду... Кто явится сейчас? Голос принадлежал человеку культурному, это чувствовалось по строю речи. Может быть,