Когда Алиса упала - Ким Тэйлор Блэйкмор

Ознакомительный фрагментОсколок солнца отражается от белого чепчика и бледных рук. Девушка, тонкая, как тень, перебирается через забор, размахивая руками. Завитки черных волос на лбу. Она бежит рядом с нами, пытается ухватиться за дверь. Глаза у нее очень светлого зеленого оттенка, они кажутся почти белыми рядом с алым родимым пятном на щеке и подбородке.

– Миссис Эбботт. Прошу вас, миссис Эбботт. Мне нужно с вами поговорить.

Когда она говорит, на ее подбородке кривится широкий шрам.

Лайонел перегибается через меня:

– Отойди от коляски.

– Нет, мне нужно поговорить с миссис Эбботт. Пожалуйста… остановите лошадей.

Кучер взмахивает длинным хлыстом, рассекая воздух у ноги девушки:

– Иди работать, Китти Суэйн.

– Остановитесь. Прошу тебя, Чарли, остановись.

Она кричит и машет руками, ускоряет шаги, чтобы не отстать, спотыкается на неровностях.

Кучер пускает лошадей рысью. Девушка сдается, она то поднимает руки, то прижимает их к юбке. Смотрит на меня, губы ее шевелятся, как будто она молит меня о чем-то. Но слова теряются за топотом копыт и скрипом колес.

Ледяной пот жалит мою шею. Я достаю из рукава платок и вытираю ее. Поворачиваю голову, чувствуя потребность в последний раз бросить взгляд на помпезное кирпичное здание с гостеприимным крылечком и решетками на окнах, здание с громоотводом на куполе. Крыша у каждого крыла остроконечная – с такой легко соскользнуть.

Три этажа. Четыре в левом крыле, где склон. Падение – несчастный случай. Ввалившиеся глаза, широко раскрытый рот, перекрещенные порезы и царапины от колючих веток. Синяки на лбу. Затвердевшие от крови волосы.

Три этажа. Четыре, если считать конек крыши.

Как ты залезла туда, Алиса?

Глава 2

Над дорогой склонились ветви кленов и вязов. Деревья отяжелели от цикад, воздух так и вибрирует от их стрекота. Словно зубы по металлу. Ветки стучат и скребут по крыше экипажа. Одна цикада, пролетев мимо моего окна, опускается в пыль.

Мы с Лайонелом проводим час в тишине. Узкая грунтовая дорожка заворачивает направо меж деревьев. На полпути мы проезжаем мимо руин некогда величественного дома. От былой красоты остались лишь проемы высоких окон с осколками стекол, сорный плющ ползет вверх по кирпичу. Старое имение Бёртонов. Последние десять лет, после убийства бедной жены Бёртона и ее компаньонки, дом стоит пустым и немым.

Мы поворачиваем на Почтовую дорогу и следуем за излучиной реки, пока не оказываемся среди домов Хэрроуборо. Городок замер в скорби, хотя война закончилась уже много месяцев назад и Линкольна убили уже давно, никто не кидает косые взгляды на наш кортеж. Я перестала считать женщин, как я, одетых в черные вдовьи одежды: одна подметает крыльцо, другая склонилась над корзинкой и воркует с малышом, кто-то несет на плече постиранное белье, кто-то выходит из бакалейной лавки, кто-то из аптеки. Блеклый хлопок, тяжелое кружево, агатовые брошки, памятные медальоны, хранящие портрет или прядь волос. Я отворачиваюсь от безногого нищего, от мальчишки-газетчика – одной рукой он держит дневную газету, второй рукав пустой, приколот к рубашке. Чем ближе к почтовой станции, тем женщин все меньше, их фигуры скользят от лавки к лавке, словно призраки в юбках. Между улицей Адамса и Школьной открылись три студии фотографии. По крайней мере, снимать теперь будут живых.

На Заводской дороге мы сбавляем ход и, покачиваясь, продвигаемся вперед, пропуская телеги, груженные шерстью, и мулов, которые тащат за собой повозки с бревнами. Блестит латунный купол фирмы «Сноу и сын». Я отвожу глаза от слепящих бликов, но Лайонел смотрит прямо на купол. Окна в здании закрыты ставнями, к двери приколото объявление в траурной рамке.

Дома уступают место фермам за низкими каменными заборами, и полям, и плакучим ивам. Проходит еще час, и вот он, дом. Деревянные стены выкрашены в белый цвет, окна с черными рамами – разлапистый дом будто выстроен без всякого плана. Лайонел срубил большой вяз, на ветке которого висели качели, и дом теперь торчит на участке, словно сломанный зуб.

– Эй, привет!

Кто-то мелькнул в моем окне – и вот сын Лайонела, Тоби, бежит рядом с нами, коленки у него розовые, с ямочками, крепкие ножки обтянуты короткими штанишками. Следом семенит старая Сирша, седая косичка мотается за спиной, ситцевые юбки поднимают пыль, она вот-вот схватит Тоби, но тот успевает отпрыгнуть.

Мальчик бледный, и глаза у него точно выцветшая голубая ткань – как у его матери. Мне все еще больно смотреть на него. Как же он похож на Лидию, она будто просвечивает у него из-под кожи, а не лежит в земле под простым гранитным камнем. Нос у него такой же курносый, губы такие же изогнутые. Эти черты его матери казались такими приятными для глаз – мы звали ее Милая Лидия. Но, глядя на малыша, я невольно задумываюсь. Будто все черты Лидии скопировал подмастерье.

Мы останавливаемся перед домом. Окна занавешены черным. С парадной двери свисает длинная лента. В наше отсутствие Кэти времени зря не теряла.

Тоби вспрыгивает по двум каменным ступенькам и заглядывает в фургон позади нас. Он открывает рот и хочет что-то сказать, но Сирша его наконец настигает.

Лайонел перегибается через меня и прижимает руку к оконной раме.

– Почему мальчик на улице? Идите в дом.

Я кладу ладонь на руку Лайонела. Он стряхивает ее, перебирается через меня, возится с ручкой и так резко распахивает дверцу, что она бьется о коляску. Он придерживает раму рукой и вздыхает. На щеках у него проступают красные пятна.

– Лайонел…

– Позаботься о сестре.

Он выпрыгивает из коляски и широкими шагами идет к Тоби, подхватывает его и перекидывает через плечо. Тоби колотит отца по спине. Сирша поворачивается ко мне, поднимает ладони, показывая, что она сдается, и идет за ними. Старая кляча вздыхает и бренчит постромками. Я открываю защелку на окошке, отделяющем меня от кучера.

– Я вам что-то должна?

– Мне в лечебнице заплатили.

– Поможете с гробом?

Извозчик – Чарли – поджимает губы и скребет подбородок в темной щетине. Потом обводит глазами все окна двухэтажного дома и останавливает взгляд на открытой двери.

– Вам бы ее похоронить поскорее.

– Я знаю.

Он отодвигается, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. Выражение его лица как-то меняется.

– Помогу, – говорит он.

Кэти плавно спускается по лестнице и подходит к экипажу, высоко подобрав юбку голубино-серого цвета, чтобы не запачкать. Отпускает юбку, прежде чем обнять меня, кринолин раскачивается, приходит в равновесие.

– Ах, Мэрион. Сколько смертей.

Глаза у нее беспокойные и похожи на черные пуговки, она сдвинула темные брови, глядя на фургон за нами. Подносит руку ко