Поцелуй медузы - Виктор Евгеньевич Рябинин

15.Кот за двери – мыши в пляс

Мудрые люди на Востоке знают, что ишак, постоявший в тени, на солнце работать не будет. Именно таким ишаком чувствовал себя Сергунчик, направляясь на такси к себе в офис. Печаль и тревога, в обнимку с которыми он ещё три дня назад уезжал в Минск, слава Богу, безвозвратно ушли. Но им на смену явились сомнения: правильно ли он сделал, согласившись на эту командировку?

Тамарка, Гришка и Юлька – дело понятное: они офицеры разведуправления ВМФ, прикидывал Сергунчик. Потому смиренно и согласились. Максим, которого тщательно обхаживают адмиральские помощники, также, похоже, еще не навоевался. Двух чеченских войн ему, видите ли, мало. А этот Североморск, куда адмирал решил их предварительно запереть? Сергунчик хорошо помнил, как еще курсантом военно-морского училища попал на стажировку в столицу Северного флота. Тогда впечатлений ему хватило на всю оставшуюся жизнь. 18 мая 1984 года от незатушенного окурка произошел тройной взрыв на базе оружия в губе Окольная близ Североморска. За короткое время была уничтожена почти половина флотского запаса стратегических ракет, торпед и мин. Стекла в домах повыбивало взрывной волной. Над Окольной поднялся столб пепла и дыма, напоминавший ядерный гриб. В воздухе летали «стартовики» от взорвавшихся ракет. Корабли 7-й оперативной эскадры спешно отскочили от причальных стенок и направились к выходу из Кольского залива. На улицах началась настоящая паника. Многие посчитали, что началась война. По городку бежали женщины с детьми на руках, многие полуодетые, в домашних халатах и тапочках; вперемежку с ними и мужчины, кое-кто в форме, что придавало картине особо жуткий драматизм. Лезли на лестницы (по-североморски – трапы), ведущие вверх, на сопки. Кто-то падал, его поднимали, хватали под руки, тащили. Машины вереницей потянулись в сторону Мурманска. Забитые до отказа, все-таки останавливались, забирали детей, которых матери буквально впихивали в чужие руки. Крик, плач, ругань – и все перекрывающий грохот и вой сирены на Окольной. Черный, с оранжево-багровой окантовкой гриб, встав во весь свой исполинский рост, замер на какое-то мгновение, качнулся на город, но потом стал медленно оседать в сторону тундры и дальше к океану.

Были и погибшие. Когда стало понятно, что произошло, ситуацию взяли под контроль, и командующий флотом приказал закрыть КПП. Всех офицеров и мичманов, кто пытался спастись бегством сам или вывезти семью, спешно и безжалостно уволили из Вооруженных сил.

Вспоминая тот случай, Сергунчик поймал себя на мысли, что ехать в Североморск он не хочет, как, впрочем, и испытать судьбу, как сказал им адмирал, в «продолжительной служебной командировке на другом полушарии планеты».

Что бы это могло быть? Венесуэла? Колумбия? Нет, скорее всего – Куба. Что-то слишком часто этот остров стал всплывать в его жизни. Но ему-то, Сергею Викторовичу Козалёву, чего надо на этой далекой Кубе? Нет, это не его война и ему туда не надо, в итоге пришел к выводу Козалёв. Ему неплохо живется в сытой Москве. Вот сейчас он приедет на фирму, и сообразительная секретарша сразу же смекнет, что у него на душе скребут кошки, и сумеет быстро и качественно утолить все его печали и запросы. А потом он укатит в отпуск, прямо завтра укатит куда-нибудь на Сейшелы или Багамы. А эти фанатикам, перо в одно место! И пусть летят на свою Кубу. Как говориться, скатертью дорожка.

От принятого, наконец, решения – похерить командировку и отправиться в отпуск – на душе у Сергунчика сразу же полегчало. Он с нетерпением вышел из машины у своего офиса, подошел к парадной двери. Хотел нажать на звонок, но передумал и подергал дверь. Она была заперта.

– Опаньки! – насторожился Сергунчик. – Кот за двери – мыши в пляс! Стоило отлучиться, как все быстренько посваливали с работы. За что же я им деньги плачу, подлюки!

Козалёв осторожно обошел здание и заглянул в приемную, окна которой выходили во двор. Между плохо прикрытыми шторами всегда оставался промежуток сантиметров в тридцать. Очень хорошо видна дверь его кабинета и стол секретаря. Вместо Ксюхи в её кресле восседал один из охранников.

У Сергунчика немного отлегло от сердца. Значит, решил он, секретарша куда-то слиняла в рабочее время, а этот охламон, видно, её прикрывает. Дело-то понятное: вдруг начальник вернется.

Сергунчик уже занес руку, чтобы постучать в окно, как вдруг из его кабинета вышла секретарша. В руках у нее были какие-то бумаги. Ксюха нежно поцеловала охранника и они принялись внимательно разглядывать бумаги.

Козалёв принял решение моментально. Он вернулся к входной двери и с остервенением нажал на кнопку звонка. Минуты две ему никто не открывал, и Козалёв ехидно представил тот ужас, что должны были испытывать сейчас его подчиненные, с помощью видеокамеры уяснив, кто к ним пожаловал. Наконец дверь отворилась, и бравый охранник почти по-военному отрапортовал: «Здравия желаю, Сергей Викторович. С приездом вас». Козалёву захотелось что есть мочи залепить ему носком ботинка в пах, чтобы тот корчился и стонал от боли. Вместо этого Сергунчик попросту не пожал протянутой охранником руки, как он обычно здоровался со своими сотрудниками мужского пола. Тот промолчал и, видимо, почувствовал неладное.

Козалёву было глубоко наплевать на его предчувствия. Он быстро прошел в приемную и увидел предательскую ракрасневшуюся физиономию секретарши с притворно-радостной улыбкой. Не говоря ни слова, молча прошел в свой кабинет, где заметил небольшой беспорядок на столе, из чего сделал вывод о том, что тут кто-то резвился. Ничего не поделаешь: привычка – вторая натура!

И тут Сергунчику, орденоносному бабнику и круглогодично мартовскому коту, стало до боли противно и обидно. В горячке забыв, что месть – блюдо холодное, оскорбленный в своих лучших чувствах Козалев не стал откладывать ответные меры. Для начала он велел пригласить к себе главного бухгалтера.

Сорокалетняя матрона с экзотическим именем-отчеством Пелагея Октавиановна как женщина никогда не интересовала Сергунчика. Не то чтобы не было у нее ни рожи ни кожи, но и почитаемых записным ловеласом стати и хоть какого лоска не наблюдалось вовсе. А уж такого секретного дамского оружия, как обаяние и легкое кокетство, и совершенно не предполагалось в арсенале этой дамы с замашками воеводы. К тому же от неё постоянно жестоко несло приторными дешевыми духами, от которых Сергунчику порой становилось дурно. Он скорее бы переспал со старой трофейной лошадью, нежели с уважаемой Пелагеей Октавиановной.

Но специалистом она была отменным: умная, опытная, неназойливо преданная. Пусть нет в ней огонька, зато она надежна, как батарея центрального отопления.

– Пелагея Октавиановна, я уезжаю дней десять в отпуск и поручаю