Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

зато, что отказывает, не подчиняется, выходит из повиновения. Так иногда супруги друг друга убивают. Это его чистосердечное — оно вполне искреннее. Я даже допускаю, что ему в тот момент действительно противно стало.

— И он от этого нанес мальчику двадцать девять ран.

— Да, много. Очень много.

— Он, Никита, нож с собой носил все это время. Это не аномалия, а норма у него была.

— Да, и нож тоже… Но о том, что он нетипичный серийник, свидетельствует то, что он, убив Стасика, как-то вдруг сразу позабыл о двух реальных и весьма грозных свидетелях — Жуковых. Странно, правда? Такой осторожный и вдруг так неосмотрительно дал маху с ними. Ведь он не трогал их до тех пор, пока они фактически сами его не вынудили к активным действиям.

— Кешка странно эту смерть воспринял. — Катя подперлась кулачком. — Словно какую-то игру. Ведь он нам с Ирой сразу тогда все выложил. Хвастался осведомленностью. А мы, считай, что отмахнулись от него, подумали — видика насмотрелся. И все же, Никита, ты Ракова считай кем хочешь, а я вот как скажу: он уже превращался в того, кого мы искали. Превращался именно тогда, когда волок Кешку в кусты и связывал его брючным ремнем. Пусть ты прав, и Стасик был для него только импульсивным, чувственным началом. Но Кешка — нет. Это уже было осознанным продолжением выбранного им вполне добровольного пути в…

— Куда?

— Во тьму. Или… ну, не знаю, как сказать. Тьма — по-моему, самое точное слово в этом случае. Это место, где ему надлежит теперь обитать.

Когда Колосов вез ее через Крымский мост, Катя спросила:

— Ну а у тебя как обстоят дела? Что с этим, с другим?

— Пока ничего.

— Ты же говоришь — их всего семеро. Я и Павлова считаю, — она вдруг покраснела.

— Считай. Но точнее, их шесть против одного. Плюс, — он усмехнулся невесело, — шимпанзе за решеткой, плюс неандертальцы с их странными привычками. Плюс след босой ступни. Плюс мустьерские рубила.

— А этот, он, по-твоему, действительно серийник! Геронтофил? Настоящий?

— Да. Или… нет.

— Нет?

Колосов смотрел на дорогу. Они свернули в темный Катин двор.

— Ну уж про такое дело я обязательно напишу, — пообещала Катя, вылезая из машины. — Информацию не утаишь?

— Не утаю. От тебя утаить что-то просто невозможно. А ты, оказывается, храбрая девушка.

Катя опустила глаза, чтобы он не прочел ответ в ее взгляде. Ей совсем не хотелось разочаровывать его, но и врать не хотелось тоже. Колосов, в общем-то, не заслужил от нее лжи, даже чисто женской.

* * *

Для Катиных друзей среда тоже стала весьма обычным будничным днем. Кравченко до самого вечера был занят в офисе: его работодатель Чугунов возвращался с курорта в конце месяца. К приезду босса все сотрудники дружно подбивали бабки.

А Мещерский всю среду провел в Музее антропологии.

И тоже наслаждался там тишиной и покоем. Даже черепа на стендах перестали казаться ему чем-то угрожающим и зловещим. Так и тянуло погладить черепушку по окаменевшей лысине и сказать: «Что, брат, глядишь на меня своими дырочками? Ты вот лежишь тут полеживаешь, а кругом такие дела творятся!»

— Все, Нинель Григорьевна, завтра последний день буду я вам тут мешать, — сказал он, прощаясь вечером с Балашовой. — Почти закончил уже, осталось совсем немного.

— А я к вам привыкла, Сереженька, жаль, что вы нас покидаете. Ну ничего, зато вот как вернетесь из Африки, да с фильмом, да с ворохом интересного материала, тут мы снова и свидимся, — она небрежно потрепала его по руке. — Я вам, голубчик, ключ от кабинета завтра у вахтерши оставлю. А то у нас тут содом и гоморра предстоит, можете меня и не застать.

— А что будет завтра, Нинель Григорьевна?

— Деньги получаем, — старушка презрительно усмехнулась. — Подачки одного зарубежного фонда. Есть такой доброхот за океаном. Гранты это все теперь у них называется. Вот на эти гранты мы кое-как и сводим концы с концами. Деньги уже поступили на счет, мне сегодня из банка звонили. Завтра с Виктором получать поеду. Слава богу, он согласился меня проводить в банк. Специально с дачи приедет. А то я боюсь — такие деньги, как везти одной? Хотела, чтобы Ольгин получил, так нет — доверенность директором на меня оформлена как на исполняющую обязанности. Так что придется вот с телохранителем… Завтра все тут у нас появятся, кто, естественно, не в командировках, не в отпуске. Ведь это такая редкость теперь — деньги, да еще наличные.

— Да, Нинель Григорьевна, в нынешние времена деньги надо брать, и, как говорится, немедленно, — пошутил Мещерский. — Иначе не достанется ничего.

— До перестройки зарплату платили день в день двадцатого числа, — заметила Балашова строго. — И попробовал бы кто-нибудь опоздать. Так бы взгрели в обкоме, небо бы с овчинку показалось. Дело бы завели по саботажу и в лагерь с приветом. А что? Виноват — так отвечай. А теперь некому жаловаться стало.

— Ну, кроме бога.

— Я в бога не верю, Сереженька. Во времена моей молодости это было немодно. А по нынешним, как вы метко выразились, временам вера — это слишком дорогое удовольствие.

Мещерский не нашелся что возразить. Он спускался по переулку к Новому Арбату, тихо насвистывая: «Мы красные кавалеристы, и про нас…»

Сумерки сгущались.

Глава 36

В ЧЕТВЕРГ ПОСЛЕ ГРОЗЫ!

Наутро в четверг Мещерский проспал и поэтому явился в Музей антропологии, палеонтологии и первобытной культуры уже в двенадцатом часу. Ночью над Москвой пронеслась сильная гроза. В парке на Болоте над Яузой сломало две липы. Мещерский, разбуженный раскатами грома и частой дождевой дробью по крыше, вспомнил, как в детстве их домработница тетя Клава говорила ему, что такая вот июльская гроза зовется воробьиной. «В такие ночи, голубок, черт воробьев меряет: кого? убить, а кого отпустить».

И, шествуя утром через парк к троллейбусной остановке у Каменного моста, он невольно ловил себя на том, что высматривает в траве под деревьями птичьи трупики. К счастью, гроза не принесла с собой душегубства; и все воробьи Болота, живые и невредимые, бойко чирикали на деревьях, радуясь теплу и солнцу.

В вестибюле института он задержался возле старой вахтерши — та с упоением судачила с кем-то по телефону.

— Марья Петровна, тут мне ключ должны были оставить от двести седьмого кабинета. Будьте добры, поищите.

Вахтерша зажала трубку плечом и начала шарить нa столе.

— Ох, что ты мне толкуешь-то про нее! Я ее наперед всех вас тут знаю, слава богу, двадцать пятый