Смерть на перекрестке - Дэйл Фурутани

— Меня зовут Мацуяма Кадзэ. Я счастлив нашему знакомству, сэнсей.

— Я — Нагахара Мунехиса. — Упершись обеими руками в циновку, старичок коротко поклонился. — Некогда я преподавал классическую литературу наследникам светлейшего князя Ойши Такатомо. Однажды мне была доверена великая честь: читать и толковать одну из глав «Кодзики»[15]перед венценосной особой его императорского величества.

— Учитель Нагахара! Это и вправду великая честь! Вы, должно быть, ученый поистине огромного дарования, ибо лишь такому человеку могли поручить читать и толковать книгу нашей священной истории в присутствии его величества!

— Вы слишком добры. «Кодзики» мне поручили читать чиновники императора, но истинная моя любовь — все же «Повесть о Гэндзи».

— Слишком большая честь для меня — говорить со столь прославленным ученым.

С этими словами Кадзэ уперся обеими ладонями в циновку и отдал слепцу глубочайший, почтительнейший поклон, решительно не задумываясь о том, что видеть выражение его уважения престарелый ученый все равно не может.

— Ах, «Кодзики», «Кодзики». Эта книга была записана со слов святой жрицы Иэда-но Арэ, весьма, весьма престарелой дамы. Как и «Повесть о Гэндзи» — история, поведанная женщиной! Госпоже Иэда-но Арэ было целых шестьдесят пять лет, когда ее изустные рассказы были наконец изложены на бумаге… Даже мне лишь шестьдесят три. Вам это известно?

— Нет, сэнсей. Я и понятия не имел…

— Да, именно так. Я…

Старик запнулся. Словно тучка пробежала по морщинистому лицу. Потом оно неожиданно приняло суровое выражение.

— Так, значит, вместо того, чтоб заниматься классической литературой, вы снова отправились на скачки? Но, молодой господин мой, путь Бусидо — это много большее, чем кони, мечи да сверкающие доспехи. Бусидо — путь воина, и непременная часть его — изучение шедевров классической литературы, да притом не только японской, но и китайской. Чтобы стать человеком значительным, вы прежде всего должны быть человеком культурным. А будущий князь, молодой господин мой, просто обязан стать значительным человеком! Я — ваш учитель, ваш сэнсей. Я несу за вас ответственность. Неужто вы хотите сделаться мишенью для людских насмешек? Хотите опозорить не только самого себя, но и свой дом и семью? Вы — непослушный и ленивый мальчишка. Сбежать с уроков на скачки, каково?!

Кадзэ снова вопросительно взглянул на Манасэ. Князь вынул из кармашка в рукаве маленький веер и принялся изящно им обмахиваться. На точеном лице застыло выражение глубокого равнодушия. Снова обернувшись в сторону престарелого ученого, самурай негромко сказал:

— Вы совершенно правы, сэнсей. Покорно благодарю за то, что указали мне на мои ошибки.

Слепец, похоже, ответа Кадзэ не услышал. Он снова принялся торопливо и неразборчиво бормотать что-то себе под нос. Всего Кадзэ, конечно, расслышать не смог. Только отдельные слова: «Хэйке», «великая битва», «зеркало брошено в море»… Скорее всего старик пересказывал сам себе историю древней жестокой войны меж кланами Тайра и Минамото, схватившимися за право властвовать над Японией.

Манасэ перелился из сидячей позиции в стоячую, собираясь уходить. Вежливость вновь потребовала, чтобы Кадзэ последовал за хозяином дома. Уже в коридоре, выйдя из комнаты сэнсея и тщательно задвинув за собой створки седзи, князь в очередной раз прозвенел смехом:

— Ах, какая, право, скука! Снова он ушел в себя. Будет теперь бурчать, бурчать, боги знают, когда закончит. Он, понимаете ли, боится позабыть все, что читал когда-то, пока еще мог, вот и старается сохранить прочитанное в памяти, снова и снова повторяя наизусть. А сам забывает, между нами говоря, все больше и больше, и мучается, бедняга, чтоб не позабыть хоть то немногое, что еще помнит. А ведь когда я его купил, он многое помнил. Рассказывал наизусть такие изумительные истории, в особенности о временах принца Гэндзи. С тех пор минуло почти шестьсот лет, но старику удавалось рассказывать о столь древних делах ярко и живо, словно бы мир Гэндзи начинается прямо за порогом моего замка…

— Вы его купили?! Как это?

— Очень просто. Купил, и все! Один болван таскал его по дорогам, как дрессированного медведя. Останавливались то здесь, то там, и старик за горсть медяков читал наизусть отрывки из древних рукописей. Я неплохо заплатил его проводнику и поселил слепца у себя в замке. Вы знаете, он ведь и вправду преподавал некогда классическую литературу наследникам князя Ойши! Но теперь с каждым днем от него все меньше и меньше толку. Только и знает, что клянчить сладости, — как избалованное дитя, право! Совсем уже не способен сосредоточиться, а уж поддерживать беседу на интересные мне темы — так и вовсе. Ужасно! — Манасэ вздохнул. — Полагаю, единственной нитью, связующей меня с прекрасным миром Гэндзи, станет моя коллекция книг. А старик скоро либо вовсе выживет из ума, либо умрет.

— Похоже, интерес ваш к миру Гэндзи — отнюдь не праздное любопытство.

— Именно так! Я стараюсь строить собственную жизнь сообразно его законам и правилам.

— Да, но с тех пор прошло, почитай, шестьсот лет!

— И что же? Все равно та эпоха была золотым веком нашей страны и нашей культуры! А потом люди Японии просто стали скатываться все ниже и ниже… Я, как умею, пытаюсь возродить моды, нравы и стиль жизни эры Гэндзи. О, друг мой, то были и верно прекрасные времена, времена блистательных принцев и расцвета изящных искусств. Люди высших сословий тогда жили изысканными эстетическими наслаждениями! А теперь? Увы! Триста лет непрерывных войн и сражений — и несравненное наследие эры Хэйан безвозвратно утрачено. Что ж удивительного, если старинные придворные искусства, моды и нравы умирают, а страной правят грубые, неотесанные воины?

— Это вы господина Токугаву имеете в виду?

Манасэ молниеносно взял себя в руки. Сказал невинно:

— Ну конечно же, нет! Благородный господин Токугава — человек высокой культуры и отличной образованности. А вот другие князья — не хочется и говорить…

— Ах так? Разумеется! С моей стороны было глупо и спрашивать. Прошу великодушно простить грубого воина, не сумевшего верно понять ваших изысканных речей.

— О, о чем говорить? Я с радостью принимаю ваши извинения. И верно, говорил я двусмысленно. Но я так расстроен состоянием старика! Он все глубже и глубже уходит в мир своих воспоминаний и фантазий. А я лишаюсь развлечения, ради коего, собственно, его и купил!

— Я вижу, ваша печаль отменно глубока, — очень вежливо ответствовал Кадзэ, устремив на князя невозмутимый взор.

— Вы правы, правы! Но сейчас, увы, меня призывают дела повседневности. Прошу, прогостите у меня хоть несколько дней! Вы, конечно, странный человек, но общение с вами — истинное удовольствие. Особенно в этой унылой глуши…