Мейсенский узник - Джанет Глисон

Бесстрашный путешественник Кейслер, судя по всему, видел эти планы, когда в 1730 году посетил Дрезден, и был глубоко ими потрясен. Он рассказывал, что в одной комнате «весь фарфор будет селадоновый с золотом, а по стенам — зеркала и прочие украшения», в другой фарфор будет желтым, а декор — золотым; из следующей, с синим фарфором, гость попадет в помещение с лиловым фарфором. «Почти невозможно, — писал ослепленный этим великолепием Кейслер, — перечислить все предметы изысканного фарфора, как заморского, так и отечественного, которые намечено тут выставить. Одни только столовые сервизы оцениваются в миллион талеров».

Мебель, по его описанию, не уступала убранству комнат. «Кровать и стулья из прекрасных перьев самых разных цветов, стоимостью тридцать тысяч талеров». Однако все должна была затмить верхняя галерея с впечатляющим фарфоровым зоопарком. «Она будет протяженностью в сто семьдесят футов и заполнена всевозможными зверями и птицами, дикими и домашними, целиком сделанными из фарфора, в натуральный размер и цвет. Некоторые из них уже готовы, и на них невозможно налюбоваться».

Задуманный Августом фарфоровый зверинец представлял для Мейсена задачу непомерной сложности. При Херольде главную позицию заняла роспись. Форму изделий — от крохотных чашек до массивных ваз и блюд — упростили, чтобы выгоднее представить рисунок. Херольд принял все меры, чтобы сложный рельефный декор и необычные скульптурные формы практически исчезли. Не стало затейливых фигурных ручек, более того — на заводе не осталось модельеров, способных воплотить новый замысел короля.

До сих пор Августа вполне устраивала блистательная роспись Херольда, и отсутствие другого оригинального декора не вызывало монарших нареканий. Однако по мере того, как затея с фарфоровым зоопарком все более отчетливо вырисовывалась в голове короля, он все настойчивее требовал отыскать модельера, который изготовит задуманных монументальных зверей, а заодно и придаст мейсенской продукции большее разнообразие. Безусловно, с такой сложной задачей справится лишь опытный ваятель. Вопрос один: как его найти?

Мейсенская администрация обратилась к плодовитому двадцатиоднолетнему скульптору Иоганну Готлибу Кирхнеру. Опытный резчик по камню, Кирхнер был уверен, что легко сможет делать рисунки, а также деревянные или глиняные модели для фарфоровых фигур, а уж по ним помощники-модельеры изготовят формы для отливки.

Однако Кирхнер переоценил свои силы — он и не догадывался, что берется за неимоверно сложное дело. Когда это стало понятно, он уже был принят в штат завода с приличным жалованием; уходить теперь значило поставить себя в неловкое положение. Работа продвигалась мучительно медленно, все попытки отлить крупную фигуру заканчивались провалом. Кирхнеру выделили место в углу модельной мастерской, и его промахи были у всех на виду. И модельеры, и ученики открыто потешались над «старшим скульптором». Тот даже пожаловался начальству, и его часть мастерской отгородили ширмой для защиты от жестоких насмешников.

После целой череды обидных неудач Кирхнеру удалось сделать несколько вполне интересных предметов: чашку в форме раковины, футляр для часов с фигурками, миниатюрный храм с человечками для украшения стола, а также первых больших животных и статуи святых в человеческий рост для королевского дворца. Однако легче скульптору не стало. Август нашел его зверей слишком статичными, слишком скучными. Королю в его фантазиях рисовалось нечто совсем иное.

Беды Кирхнера не исчерпывались насмешками подчиненных и разочарованием короля: предстояло устранить серьезные технические затруднения. Обычная фарфоровая масса не очень-то годится для крупных изделий: при отливке и сушке получаются «раковины» и трещины. Штёльцель разработал новую массу — более зернистую за счет добавления песка, — но она тоже трескалась при обжиге, и поэтому ее нельзя было покрывать муфельными эмалями.

Через несколько месяцев напряжение на заводе достигло предела. Спасаясь от непрерывных издевательств и попреков, Кирхнер зачастил в местные кабаки и публичные дома. В итоге он подхватил тяжелейшее венерическое заболевание и вынужден был попросить у начальства четырехнедельный отпуск. Он еще не закончил лечиться, когда дирекция решила уволить его за неудовлетворительную работу и поведение. Злосчастный скульптор, наверное, даже обрадовался этому решению. Обретя свободу, он немедленно уехал из Мейсена и получил место резчика по камню при дворе герцога Веймарского.

В феврале 1728-го, за месяц до позорного увольнения Кирхнера, дирекция взяла на работу еще одного чрезмерно самонадеянного скульптора, Иоганна Кристофа Люке. Он происходил из длинной династии мастеров, обучался резьбе по слоновой кости и недавно вернулся из путешествия по Европе. Люке объявил, что владеет самыми разными техниками ваяния, а многочисленные эскизы и зарисовки, сделанные им в странствиях, станут богатым источником новаторских замыслов.

Посулы Люке произвели на дирекцию такое сильное впечатление, что его тут же взяли на завод старшим скульптором. Однако результаты оказались еще хуже, чем у Кирхнера. Делать модели из глины и дерева Люке не умел. Более того, он отрекомендовался умелым рисовальщиком, но подручные утверждали, что по его эскизам работать невозможно. Люке, как и его предшественник, сделался мишенью для злых насмешек. За год он ничего не добился и был уволен без всяких церемоний.

Положение складывалось критическое. Смотритель завода Рейнхардт уже готов был пригласить назад Кирхнера, который вполне благополучно работал в Веймаре и даже недавно женился (видимо, успешно подлечив свою болезнь). Кирхнеру не хотелось возвращаться в Мейсен, однако король вызвал его приказом и, дабы подсластить пилюлю, предложил ему должность главного модельера, а следовательно, и возможность отомстить за все прошлогодние обиды и унижения.

Переговоры с Кирхнером еще шли, когда Август приметил кандидата на пост главного модельера куда ближе — практически у себя под боком.

Одной из главных достопримечательностей королевского замка в Дрездене были так называемые «Зеленые своды» — сокровищница, выстроенная в шестнадцатом веке предком Августа герцогом Морицем. Она представляла собой четыре комнаты с железными дверями, сводчатым потолком и метровой толщины стенами, выкрашенными изумрудной краской. Август не только заметно пополнил хранилище, но и, стремясь к славе самого великолепного правителя Европы, постановил расширить комнаты, украсить их и открыть для посетителей, чтобы те могли полюбоваться множеством бесценных предметов, которые он унаследовал или приобрел. Цветовая гамма каждой комнаты должна была соответствовать выставленным в ней сокровищам. Здесь король собирался разместить изделия из слоновой кости и янтаря, серебра, золота, лазурита, агата, раковин наутилуса, орехов сейшельской пальмы, страусовых яиц и горного хрусталя. Венцом экспозиции должны были стать королевские драгоценности, а также шедевры Динглигера, включая золотой кофейный сервиз, усыпанный тысячами алмазов, и удивительную настольную композицию из золота, серебра и самоцветов, известную как «Двор Великого Могола Аурангзеба в Дели в день его рождения».

По сути, Зеленым сводам предстояло стать первым в мире музеем прикладного искусства, однако подход Августа к демонстрации сокровищ был далек от научного. С обычной своей страстью к бахвальству он распорядился оформлять каждую следующую комнату богаче и пышнее предыдущей, дабы к концу визита посетители были ослеплены величием и могуществом короля — обладателя всего этого бесценного великолепия. И тут Август оказался провидцем: нынешний дрезденский Альбертиниум по-прежнему ошеломляет и восхищает туристов, каждый день проходящих через его комнаты.