Есть, господин президент! - Лев Гурский

– Слово «frixura» рядом с пентаграммой – это сковородка, – расшифровал мне Кунце. – Там дальше все довольно просто.

– Все у него просто, – сердитым голосом проговорила я. – Все ему элементарно. Сложно было только сказать мне, что у него есть целая страница из книги… Да неужто вы не понимаете своей головой, какой важный ключ вы пытались от меня скрыть? Ведь даже по одному-единственному рецепту можно воссоздать логику кулинара! Когда я знаю, например, что Тейлевант, личный повар Карла Шестого, брал для сладкого сырного флана именно сыр Бри, то я уже понимаю, зачем ему нужен был черный молотый перец для груш в винном сиропе. Если человек использует имбирь – это одна стратегия, если кориандр, как здесь, – другая. Метод индукции, дорогой Ватсон… Что вот это за рисунок? – Я указала мизинцем на половинку солнца рядом со словом «pasta».

– Медленный огонь, – разъяснил Кунце, – символ тоже взят из алхимии… Пожалуйста, Яна, не надо злиться на меня. Я не имел злого умысла против вас. Я не пытался нарочно скрыть от вас эту страницу. Но мне пришлось бы сказать, как она ко мне попала, – и вы бы могли испугаться. Я боялся, вы тогда откажетесь. Ведь хозяин этого листка умер у меня на глазах, и не от простуды…

– Макс, вы ни фига не разбираетесь в женщинах, – с прямотой фельдфебеля доложила я этому недотепе. – Страшная тайна, чтоб вы знали впредь, – наилучшая приправа к любой истории. Вам ни одного дамского телесериала не попадалось? Вы бы сэкономили в деньгах, начни вы с мертвеца в «мерседесе» и покажи мне сразу эту страницу из книги. Я бы, может, согласилась работать на вас и за меньшую сумму. Но теперь уж все, цена обговорена… – Я перевернула листок и на обороте увидела, кроме букв-загогулин, еще рисунок. Немигающий глаз, вписанный в круглую розетку цветка подсолнуха. – Что, средневековый знак бдительности?

– Это интересный символ, – заметил Макс. – Многозначный. В разных книгах Парацельса он встречается сразу по нескольким поводам. В «Книге Архидоксий» он означает душу в «Книге Парагранум» – морской прилив, в «Великой Астрономии» – силу земного притяжения, а в «Философии Разума» – бодрствование. В «Магнус Либер Кулинариус» знак этот, скорее всего, символизирует внимание. Небольшая ошибка в рецептуре – и кушанье уже не то. Ведь правильно я рассуждаю?

– Правильно, – согласилась я. – Повар – тот же сапер. Лет триста назад на городском празднике во Флоренции тамошний кулинар подкрасил блюдо не толченым шпинатом, как требовалось, а краской-медянкой. Для большей сочности зеленого колера. Умереть никто не умер, но ощущения горожан были неприятными… О-о, наконец-то! Видите, Макс, все быстро. Не прошло и часа, а к нам уже пожаловал сэр Ланцелот… или Галахад… словом, жестянка.

Издавая противный ржавый скрежет, к столу молча приблизился рыцарь в серебристых латах и в шлеме с пегим плюмажем. Он притащил два одинаковых огромных замшелых фолианта, похожих на те, какие мы видели в библиотеке у Тринитатского, – даже еще стариннее на вид. Один из томов бухнулся на стол рядом со мной.

Второй достался Максу. Затем рыцарь развернулся, как на шарнирах, и все так же молча поскрежетал обратно в сторону кухни.

Двойной тяжкий груз был нипочем крепкому столу. Сколоченный из дубовых досок, он для надежности стянут был внизу огромной цепью, каждое звено с кулак. Над столом чадили два просмоленных факела, а между ними скалила клыки кабанья башка. Вдобавок ко всему в зале имелись: три винных бочки в человечий рост, коллекция мечей и щитов, развешанных по стенам, тусклые гобелены с картинами из рыцарской жизни и камин с вертелом, где жарилось что-то мясное. Человек в старинном кафтане колдовал у камина; он поворачивал вертел и поливал жаркое из большого графина темного стекла.

В ресторан «Старый замок» на Солянке я привела Макса специально. Мне хотелось показать, насколько долгими и трудными будут наши поиски. В теперешней Москве необычное меню – большая редкость, а почти вся кулинарная экзотика – новодел для туристов.

– Вот смотрите. – Я раскрыла тяжелый фолиант меню наугад, – страница номер три. «Заяц, убитый молнией», порции по двести граммов и по четыреста граммов. Хотите заказать? Не бойтесь, ничего особенного: ни зайца, ни молнии. Обычный жареный кролик с начинкой из каштанов. Хотя в Древнем Риме, где это блюдо изобрели, заяц был подлинным. Но уже поваренная книга Михаэля Де Леона, четырнадцатый век нашей эры, допускала вместо зайца кролика… А хотите, мы погадаем на этом меню? Называйте номер страницы и строчки. Если найдете что-то эксклюзивное, хоть краешком необычное, я обещаю сама оплатить заказ… Ну говорите!

– Страница шесть, строчка третья сверху, – выбрал Кунце.

– Пожалуйста, читаю: «Дичь с яблоками, запеченная в углях, по рецепту Генриха VIII». Яблоки, думаю, настоящие, а все остальное – и дичь, и угли – для красоты слога. Утка с птицефабрики, жар из духовки, рецепт из общепита. Уверяю вас, ни Парацельс, ни даже заявленный в титрах Генрих к этому отношения не имеют. Датский кулинар Харпенштренг – по имени, кстати, Хенрик, – называл надоевшим старьем что-то подобное аж в середине четырнадцатого столетия… Давайте еще пример.

– Страница три, шестая строчка снизу, – не стал раздумывать Макс. После чего сам же нашел в меню нужное место и прочел: – «Отбивная медвежья лапа. С клюквой, помидорами, зеленью и картофелем фри»… Заманчиво. Может, закажем по лапе?

– Почему бы и нет? Вещь вкусная, – согласилась я. – Я не религиозна, кашрут не соблюдаю, да и вы, по-моему, – не иудей, не мусульманин. Так что свинина нам не противопоказана… да-да, свинина. А вы думали, кто-то вам будет жарить медведя? Я боюсь напутать в датах, но, по-моему, этого «мишку» с пятачком и копытцами научились так готовить лет за сто до пришествия в Москву Парацельса. Добротная классика, не экзотичнее эскалопа или пельменей. Адам Васильевич сам модернизировал тот рецепт – добавил к свиной отбивной зелень и фри, а еще разрезанные пополам маслины, чтобы те изображали медвежьи когти…

Мой учитель, подумала я, сильно постарался, чтобы и в «Старом замке», и в «Эльсиноре», и в «Граале», и в «Марии Стюарт», и в подобных им заведениях с закосом под древность были нормальные вторые блюда – правдоподобные, в смысле эпохи, и вкусные одновременно. По-настоящему в средние века ели не слишком-то изобретательно. Крестьяне изо дня в день впихивали в себя постную перловую кашу, аристократы – жесткую битую дичь. На сластях, правда, тогдашние кулинары слегка отрывались, да и там возможности были скромны, не чета нынешним. Сахар дороговат, а с медом не больно развернешься. Все изыски в основном крутились вокруг фруктов и ягод. На кухнях измельчали финики, мололи вишни, шинковали сливы, сушили землянику, мочили бруснику, парили груши, а писком средневековой моды считались какие-нибудь медовые тосты с кедровыми орешками… Ужасно любопытно: что ж такого необычного мог сварганить Парацельс из «mel», «saccaharum», «ceroma», «uva passa», «pasta» и так далее? Мне не терпится попробовать. Кунце-то наверняка уже пробовал!

– Ну хватит гаданий, – сказала я Максу и обеими руками взялась за фолиант меню, чтобы искать целенаправленно. – Алгоритм, вижу, вы поняли, прочее – детали. Переходите к десертам. Надо пролистать меню дальше, еще дальше, еще… все самое сладкое – после двенадцатой страницы. Тут и цветные картинки есть, типа раскрашенных гравюр… И покажите мне наконец, на что похожа та штука из того рецепта, хотя бы грубо-приблизительно. Вот на такой изюмный кобблер? На эти корзинки с суфле? Или просто на трубочки с баварским кремом? В чем гениальность вашего алхимика?