Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

Рита вытянула два пальца, поднесла их к виску и, сделав движение рукой, имитирующее выстрел, дернула в сторону головой и сорвалась вниз.

В глазах у Грениха потемнело, уши заложило от громкого всеобщего вскрика – толпа заверещала, как на скачках, волной отхлынув от табуретов.

Разноцветная фигурка камнем полетела вниз, но первым грохнулся о мостовую музыкальный инструмент. Пьеро же повис на невидимом тросе в полуметре над землей. Повис марионеткой, брошенной бездушным кукловодом, словно нечто переломило горемыке-артисту шею. Руки и ноги Риты беспомощно болтались в воздухе, развевалась шелковая белая одежда, трепетала цветастая пачка, подбородок уперся в ребристые брыжи, с головы слетел и плавно опустился на камни бант. Но едва милиционеры бросились к ней, чтобы помочь выпутаться из веревок, Рита вскинула голову и громко, надрывно расхохоталась. Милиционеры от неожиданности отскочили на добрые метра три назад, один даже потерял равновесие и упал. Толпа загоготала от радости и довольства – забава была оценена.

Этот цирковой номер, как было положено всякому трюку, содержал секрет, состоящий в конструкции тонких стальных тросов, наподобие тех, которые используют канатоходцы, натянутых меж двумя колоннами у входа в магазин. Добравшись до них, Рита должна была незаметно зацепить крюк, спрятанный под ее объемной одеждой и являющийся частью цирковой страховки. Табуреты укладывались друг на друга ножками в небольшое углубление в сидушке, вроде шип-паза, кроме того, они были основательно вымазаны хорошим клеем. Поэтому башня бы не рухнула, милиционеры беспокоились напрасно, а зрители, пока не разглядели натянутых над собственными головами тросов, успели испытать все разнообразие чувств, которые способен вызвать хорошо отрепетированный фокус.

Эти и многие другие тонкости пришлось раскрыть разъяренным милиционерам, уже вынувшим наручники. Роль громоотвода взял на себя Барнаба, который прежде поднял и уложил башню из табуретов вдоль улицы, чтобы она не упала кому на голову. Некто из толпы его переводил. Добродушно улыбаясь, итальянец на ломаном французском отшепелявил заученное заранее объяснение, размахивая при этом увесистыми красными ладонями, – видно, имелся опыт бесед с правоохранительными деятелями в других городах и странах. Такому оратору трудно было не внимать. Да и толпа бурно требовала отпустить артистов, ведь ничего дурного они не сделали. Пошумев, повозмущавшись, участковые удалились, предупредив, что в следующий раз артисты будут объяснять секреты своих фокусов в арестантских камерах. Увы и ах, фургончику придется на некоторое время залечь на дно, больше ему эпатировать москвичей не позволят.

Рита не могла скрыть ярости, она рассчитывала остаться безнаказанной и добиться разрешения показывать эту акробатическую сцену и многие другие свои задумки – с болонками танцевать ей уже наскучило. Она бросилась милиционерам вслед, размахивая разбитой мандолиной. Африканка успела ее удержать. Когда Грених подошел, Рита отвернулась и зашагала к фургончику.

– Что ты увязался за мной? – грубо огрызнулась она, растирая кулаками уже ненужный грим по лицу. – Пришел посмеяться? Уходи!

– Да чего ж так болезненно реагировать на неудачи? – Ритина злость смешила Грениха. История с башней завершилась крошечным наказанием – пару недель труппе будет нечего делать. Зато все остались живы, здоровы и свободны! Он испытывал вполне естественное чувство облегчения и собирался утешить Риту, но она продолжала огрызаться из-за шторки и гнала его.

– Ты всегда только и смеялся надо мной!

– Да когда же?..

– Уходи! – И добавила, бросив силачу: – Барнаба, запрягай! Prendi i cavalli. Andiamocene da qui. Поехали отсюда.

Здоровяк, все это время безучастно сворачивавший реквизит, приблизился к профессору. Но вместо того, чтобы окатить того недобрым взглядом, лишь пожал плечами и принялся затягивать ремни на оглоблях. Потом забрался на козлы. Повозка тронулась и исчезла за поворотом.

В последующие несколько дней от Риты не приходило никаких вестей. После службы Грених как заговоренный садился на трамвай «А» и ехал на Арбатскую, а потом шел к памятнику Тимирязеву. Обходил пешком набережные, площади, все облюбованные ее труппой местечки – а вдруг, вопреки запрету милиции, она вновь затеяла свои представления. Но разноцветного фургончика не было видно ни на Бульварном кольце, ни на набережных.

Высшие силы сжалились над профессором только спустя две недели – он увидел Таонгу из окна трамвая № 34. Одетая в короткое, до колен, простое платье, держа в руках корзинку, она шла по Пречистенке мимо бывшей усадьбы Морозова. День стоял серый, пасмурный, ветерок все норовил сорвать с головы Таонги соломенное канотье. Увидев ее, Грених бросился к выходу, соскочил с подножки трамвая так резво, что подвернул лодыжку. Хромая на бегу и чертыхаясь, он бросился догонять африканку.

– Куда же вы исчезли? Где Рита? – выпалил он, преградив ей путь.

Таонга встала перед ним как вкопанная. Лицо ее было олицетворением непроницаемости, словно выточенная из черного дерева древняя маска идола. Она приподняла подбородок, глянула на профессора темными, чуть раскосыми глазами с красноватыми белками и промолчала, мол, мы с вами, товарищ, не знакомы. Грених почувствовал, как его точно окатили холодным душем, – артистка не понимала русской речи.

Тогда Константин Федорович повторил вопрос по-французски, надеясь, что африканка потрудилась выучить хоть пару фраз на языке Ронсара, раз была из Парижа. Но и тогда она промолчала, глядя на Грениха долгим изучающим взглядом.

– Неужели что-то случилось? – как-то бессознательно вырвалось у него.

– Слючильось, – зло процедила вдруг африканка, разлепив толстые губы и обнажив рядок маленьких, остреньких, ослепительно-белых зубов. Тут ее прорвало. Она принялась сыпать пригоршнями непереводимых морфем, в которых свистели и иглами сыпались гласные, звенели и заставляли дрожать воздух тяжелые «думба» и «мбва». Грених аж зажмурился на мгновение. Лицо африканки изменилось до неузнаваемости, черты страшно исказились, глаза выпучились и вращались, ноздри вздулись – идол ожил, разгневался и готов был поразить громом и молнией осмелившегося его потревожить.

– Погодите, гражданка… Таонга, я ведь не говорю по-вашему, – профессору наконец удалось вставить в небольшую паузу мольбу о пощаде.

На мгновение лицо африканки снова приняло прежнюю невозмутимость, она чуть повела бровями, выказывая удивленное недовольство, быть может, тем, что не понимает слов Грениха, или же, напротив, тем, что осталась непонятой им. Потом внезапно взяла его за руку и повела к трамвайной остановке. Подоспел вагон, она решительно забралась внутрь. Грених последовал за ней.

Усевшись на скамейку внутри вагона, Таонга принялась рыться в своей корзинке и вынула из ее недр кучу смятых бумажек, оказавшихся рецептурными бланками. Грених принялся расшифровывать почерки гениев фармации. Это были покупки из аптек на Большой Садовой, из «Аптеки Кооперативов, рабфаков и вузов», из «Гомеопатической» и «Аптеки Мосздравотдела», из каких-то незнакомых