Большая любовь майора Никитича - Ольга Липницкая

Выпроваживаю соседского внука, еще раз обхожу дом.

Старенький, казавшийся мне таким уютным, сейчас он пугает.

В каждом углу мне что-то шевелится и пытается взлететь…

Фу!

Да как же хорошо, что мне в город надо!

Развеюсь, отвлекусь. И себе что-нибудь для нервов куплю.

Запираю избу. Ключ по привычке кладу под притолоку и ухожу в сторону автобусной остановки.

Дома тут закрываются чисто символически. Скорее, для вида, чем для порядка. Деревня. Все свои. Поколениями соседствуют.

Автобус приходится ждать недолго.

Отстал от расписания на каких-то двадцать минут. Или поспешил. Тогда на сорок. Не важно, уехала я быстро!

Дорога, сначала грунтовка, потом асфальтированная, залихватски петляла вокруг полей и наделов, ясно давая понять, что было людям главнее сорок лет назад.

Еще пару витков и мы замираем на светофоре.

Там пост ДПС и город.

От скуки принимаюсь рассматривать стоящие рядом машины и их водителей и вдруг замечаю черный очень солидный внедорожник! Очень.

Я жила в городе. Я знаю, что на таких простые люди не ездят.

Здоровенная машина медленно подтягивается к стоп-линии, равняется с нами, показывая лицо водителя, и у меня сердце ухает куда-то под желудок!

Ох!

Андрей!

Андрейка!

А я тебя… А ты… А в речке…

Мне вдруг становится стыдно и очень горько.

В этот момент я ясно понимаю, что мы с ним не ровня.

Что Андрейка и Марийка остались в очень далеком детстве.

.

Андрей

Не дают мне эти опарыши покоя!

Их же в таком количестве просто так не купишь!

Крупный рыболовный магазин их заказывает контейнера три на неделю. А я с Марийкиной избы шесть ведер набрал! Шесть ведер! Это где вообще столько купить можно?

Окидываю взглядом магазинчики при въезде в город…

Хозтовары, цветы, “Розовое и белое”… А! Вот! Все для рыбалки!

– Здаров, мужики! – широко улыбаюсь скучающим продавцам. – Опарыши есть?

– Белые или цветные? – нехотя поднимается один из трех.

– Цветные? Это от заморских мух что ли?

Мужик шутку юмора мою пропускает мимо ушей и молча ставит на стол две банки миллилитров по сто.

– Белый – тридцать рублей, крашенный – пятьдесят.

– О! А сколько всего есть? – делаю лицо крайне заинтересованное и при этом не очень умное. – А то мы с мужиками хотим на лодках выйти в следующие выходные.

– На лодках это тебе лучше блесну взять, – тянет другой продавец.

А тот, что показывал мне опарышей, обрывает его убийственным взглядом.

– Всего в магазин заказываю по пять банок, но под заказ могу привезти сколько скажешь, – гордо хмыкает он. – Хоть ведро.

– А! Понятно! – улыбаюсь. – Ну я подумаю.

– Телефончик возьми, – протягивает мне самодельную визитку тот, что заговорил про блесну.

– Ага, – лучезарно улыбаюсь, салютую. – Ну, бывайте…

Дверь за мной закрывается с противным скрипом…

Ведро.

Мужик мне гордо пообещал ведро.

Причем явно для него это объем фантастический, нереальный.

А я сегодня утром в реку выкинул шесть…

Откуда ж их притащили?

Дело-то не легкое.

Явно на машине везли.

У кого в деревне есть машина?

А!

Черт!

Да разве ж меня об этом просили?

Какого черта я тут уже чуть ли не план расследования составляю?

Меня в реке искупали, потом по хребту отходили, да еще и наорали, что я в чаях ничего не понимаю…

Да гори оно все синим пламенем!

И ничего больше не сделаю!

И не поеду туда!

И не скажу ей ничего!

Сажусь в свой внедорожник, раздраженно хлопаю дверью, оглядываюсь…

Машина должна была быть своя. В чужой или в такси такое не увезешь.

Своя! Или, как вариант, служебная!

Довольно хмыкаю, завожусь и трогаюсь в путь.

Вот светофор и там на объездную. Домой. В Москву. В душную квартирку с окнами на шумную улицу…

А какой восход был на реке!

.

Марийка

В городе проторчала сколько могла.

И пообедала, и на набережную сходила.

Когда-то я любила тут гулять, а сейчас вот смотрю и думаю: и что за прелесть – берег реки в дерево забирать! Будто край бассейна, а не речка. Вроде как и не природой сделано.

Но удобно, конечно. И чисто.

С колясками гулять хорошо.

Последняя мысль особенно ранит, и я понимаю, что торчать тут уже нет смысла. Перестал мне нравиться город.

Иду до автостанции, сажусь на автобус в свою сторону.

Наш, деревенский, должен быть только через час, но можно сесть на проходной. Там с трассы дойти-то всего ничего – километра два.

Вот и потряслась в обратную дорогу.

Солнце как раз клонится к закату, и я с усмешкой думаю, что как внуку дед Витиному обещала, на заходящем солнце мазь мешать и буду.

Деревню я люблю.

За тишину, за простор, за то, что все заняты. Никому до тебя дела нет.

Наверное.

Кажется.

Только.

Мне померещилось, или Мирониха мне вслед как-то странно смотрит?

А Егоровна вот косится да шепчет что-то. Того и гляди, сейчас креститься начнет. Ой… И правда крестится!

А Лидка-продавщица глазами вперилась, подбоченилась, будто драться собралась!

– Мань, ты далече ездила?

Ни тебе привет, ни здравствуй.

Та самая Лидка допрос устроила.

– А что, я тебе докладывать должна? – отвечаю ей ее же тоном.

– Мань, ты нам в деревне тут не чуди! – идет в наступление Лидка.

– Что значит “вам”? – вскидываю подбородок. – Я тут живу так же, как и вы!

– Так и живи! А не мертвечину разводи?

– Что? – у меня аж сама собой челюсть упала.

– Что слышала! – и Лидка, гордо развернувшись, удалилась на крыльцо своего магазина.

Мертвечину?

Это она про…

Про…

Опарыши!

Ах ты ж, Андрейка!

Ах ты ж….

Так вот чего ты задержался!

Ты пошел с деревенскими языками почесать!

Я ж сказала!

Я ж просила!

Ну кто еще, если не он?

Никто ж не видел!

Никто не знал!

Только он мог!

Залетаю домой, подхватываю телефон, быстро нахожу нужный мне номер…

Ну, Соколовский, держись!

Ну я тебе покажу!

Глава 5

Марийка

– Але! Костя? Привет!

Звоню парнишке, с которым вместе работали в аптеке. Он у нас был что-то вроде айтишника, слесаря и носильщика в одном лице. Еще иногда за пироженками бегал. А мне, бывало, и цветы приносил. Такие трогательные букетики от бабушек.

Девчонки меня подначивали, что я такого ухажера теряю!

Он-то и правда смотрел на меня всегда щенячьими глазами. Даже когда я попробовала лечиться от бесплодия и расплылась на гормонах.

А я вот всегда к нему относилась как к брату.

Он и младше. Ему еще и тридцати нет. Но, казалось, что это его