Боги просят пощады - Татьяна Рябинина

Натужный вой спешащей по пустынным улицам машины «скорой помощи». Прозрачный мешок капельницы. Массаж сердца. Дефибрилляция. Реанимационная палата. Трубки, провода, противно попискивающие мониторы. Кома...

Самая длинная ночь в году. Не просто ночь - полярная. Даже полдень больше похож на поздние сумерки, что уж говорить о полночи. Кажется, что солнце тяжело больно, с каждым днем ему все тяжелее вставать с постели и карабкаться на небосклон. Не поднявшись даже над горизонтом, оно выбивается из сил и падает. Настанет миг, когда оно устанет бороться и умрет. Ночь воцарится навсегда...

Я стояла в больничном коридоре у окна и смотрела в темноту. Если где-то и были огни, их скрывала вьюга. Снег с шипением носился по земле и по небу длинными белыми змеями. Он был везде, даже между двойными рамами насыпался крохотный сугробик. Голые ветки дерева стучали в стекло, как страшные когтистые лапы из фильма ужасов. В носу щипало от густого больничного запаха - запаха лекарств, дезинфекции и страдающей плоти. Где еще думать о больном, умирающем солнце, как не здесь! Совсем рядом, за стеной, лежала Наташа. Вернее, то, что раньше было Наташей.

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулась и увидела Костю, Наташиного лечащего врача, который сегодня дежурил по отделению. В ответ на мой немой вопрос он удрученно покачал головой:

- Поверь, мне очень жаль. Был минимальный шанс, что после терапии хоть какие-то функции восстановятся. Конечно, она и тогда осталась бы навсегда глубочайшим инвалидом... Короче, мы отключили аппараты. Почти на минуту...

- Мозг умер? - перебила я.

- Да. Она не может дышать самостоятельно.

- Не знаю, сколько она не дышала до моего прихода. Я сразу массаж сердца начала делать, пульс появился минут через пять, но в машине снова пропал.

- Да, я знаю. Ты все делала правильно.

Не выдержав, я уткнулась в Костино плечо и разревелась.

- Это я во всем виновата! Я не должна была оставлять ее одну!

- Послушай, ты же не могла быть рядом с ней двадцать четыре часа в сутки, - возразил он. - Если она действительно хотела сделать это, то все равно нашла бы подходящий момент. Не обманывай себя. Уж кому как не тебе это знать!

- Ты не понимаешь! - всхлипывала я. - У нее была страшная психическая травма. К тому же она... наркоманка! - как больно было говорить об этом! - А я, зная это, ушла и оставила лекарства рядом с кроватью! Никогда себе этого не прощу!

Костя обнял меня и, как маленькую девочку, погладил по голове. Прошло несколько минут, прежде чем я смогла хоть как-то взять себя в руки.

- Послушай... Я еще раз говорю, мне очень жаль, но... Тебе предстоит принять решение...

Я застонала, как раненый зверь:

- Ты уверен, что нет никаких шансов?

- Разве что второе пришествие Христа.

- Получается, я должна убить свою дочь?!

Костя мягко, но настойчиво взял меня за руку и повел в ординаторскую. Закрыл дверь, усадил в кресло. Налил в мензурку спирта, в эмалированную кружку - воды из графина, протянул мне. Я попробовала было отказаться, но он насильно всунул мензурку мне в руку.

- Пей! Опьянеть все равно не сможешь, а шок снимешь.

Я одним глотком выпила спирт, почти не почувствовав ни вкуса, ни запаха, запила водой.

- Вот и умница! - Он пододвинул стул поближе и посмотрел мне прямо в глаза. - Ты рассуждаешь, как... не знаю кто. Я понимаю, это твоя дочь. Но ты же врач. Психиатр к тому же. Наташи уже нет. Осталась лишь оболочка, в которой аппараты поддерживают базовые функции. Даже амеба - более живой организм, потому что функционирует самостоятельно. Да что я тебе объясняю!

- А что бы ты сделал на моем месте?

- Не знаю... У меня нет детей.

Мы замолчали. Время уже не работало против меня. Не работало и за - оно шло где-то в другом измерении. А в этом - остановилось.

- Я знаю, это тяжело... - Костя задумчиво рассматривал свои руки. - Никто не воспринимает это спокойно. Пусть человека уже фактически нет, но он дышит, сердце бьется. Мозг умер, но тело-то еще живет. И нужно решиться, отнять у любимого человека последние искорки жизни, своей волей превратить его в кучу гниющих останков...

- Прекрати! - крикнула, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его.

- Прости, - вздохнул Костя. - Я не должен был так говорить.

- Это ты меня прости, - мне удалось наконец справиться с собой. - Можно я посижу с ней?

- Конечно.

Я вошла в палату. Медсестра, не говоря ни слова, пододвинула мне стул и вышла в смежное помещение, оставив дверь открытой.

Бледное лицо с опущенными темными веками... Слезы жгли мне глаза, крупными каплями расплывались на простыне. Я вспоминала, вспоминала...

«Мамоська, я так теба лублю, ну плосто как Мулзика. Или дазе больше!». «Мамуленька, тебе плохо? - голос дрожит от близких слез. - Поправляйся скорее, мне без тебя скучно!». «Ой, мама, ну почему я такая уродина, ну почему я не похожа на тебя ни капельки?». «Вы, взрослые на все смотрите по-другому. Вы просто не можете нас понять. Как будто сразу же взрослыми и родились и сами такими не были!». «Самое страшное, что я по-прежнему его люблю. Это сильнее меня»...

- Маленькая моя, - прошептала я. - Что же ты сделала и с собой, и со мной!

«Отпусти меня, мама! И прости!» - голос прозвучал так тихо, умоляюще.

Похолодев, я вглядывалась в Наташино лицо, но оно оставалось неподвижным. По-прежнему тихо попискивал кардиомонитор и, словно аккомпанируя ему, в углу басовито урчал холодильник. Что это было? Галлюцинация? Или спирт наконец подействовал? Или я на самом деле это слышала?

Костя стоял в коридоре, на том же месте у окна, где я совсем недавно вглядывалась в метельную мглу. Встретив его вопросительный взгляд, я не нашла в себе сил, чтобы ответить, и только кивнула. Так же молча подписала нужный документ и снова вернулась в палату.

Я смотрела на Наташу, вглядывалась в каждую черточку, стараясь запомнить навсегда. Остановившееся время рванулось вперед со страшной скоростью. Рубикон был перейден, и песчинок в часах с каждой секундой становилось все меньше и меньше...

- Иди домой, - сказал Костя. - Ни к чему тебе это видеть. Мы обо всем позаботимся. Прими снотворное и ложись спать. И помни, Наташи давно уже нет. Ты не должна себя винить. Ты же знаешь, к чему это может привести.Я снова кивнула, механически, как робот. Когда умер Коля, я чувствовала себя щенком, выброшенным из теплой комнаты на мороз. А сейчас мне казалось, что мир сжался до размеров этой комнаты. И стоит из нее выйти, я окажусь в пустоте. Абсолютной, космической пустоте...

Хилый заполярный день давно угас, не успев начаться. Я сидела в полной темноте за письменным столом в комнате Наташи, положив голову на руки. Организацию похорон взяли на себя наши друзья, и мне с утра было нечем занять себя.