Вор с палитрой Мондриана - Лоуренс Блок

— Подержи-ка, — сказала Дениз Рафаэльсон. — Даже не помню, когда в последний раз натягивала холст на подрамник. Кто в наши дни станет этим заниматься? Покупаешь уже готовое, натянутое на подрамник, и никаких хлопот. Лично у меня уже давно не было заказчиков, которые настаивали бы на определенном размере, да еще в сантиметрах.

— Эта метрическая система имеет хождение во всем мире.

— Ой, ну, ты знаешь, что я в таких случаях говорю. Дайте им грамм, и они отхватят кило. Ну ладно, вот так уже ближе к истине, Берн. Но только у того, кто подойдет к этой красоте с рулеткой, будет еще шесть способов определить, что она ненастоящая. Нет, размеры максимально приближены к оригиналу. Ну, может пары миллиметров не хватает… А помнишь, как рекламировали сигарету, которая была всего на какой-то дурацкий миллиметр длиннее обычной?

— Помню.

— Интересно, что с ними сталось, с этими сигаретами?

— Наверняка кто-нибудь да выкурил.

Сама Дениз тоже курила в этот момент сигарету, вернее, позволила ей спокойно догорать в створке раковины, служившей пепельницей. Мы находились у нее в мастерской и натягивали полотно. Мы — это Дениз и я, Кэролайн отказалась меня сопровождать.

Дениз была длинноногой и стройной женщиной с темно-каштановыми вьющимися волосами, очень белой кожей и россыпью мелких бледных веснушек на щеках. Она занималась живописью и обеспечивала вполне сносное существование не только себе, но и своему сыну Джейриду. Последнему время от времени перепадали также алименты от отца, в виде чека. Писала она абстрактные полотна, отмеченные живостью, яркостью и чрезвычайной выразительностью. Вам могли не нравиться ее полотна, но не обратить на них внимания было просто невозможно.

То же, в определенной степени, можно было отнести и к их создательнице. Мы с Дениз встречались на протяжении примерно лет двух, объединенные пристрастием к экзотической жратве, классическому джазу и модным шуточкам. И яблоком раздора всегда была Кэролайн, которую Дениз по непонятным мне причинам презирала. Затем вдруг у них с Кэролайн начался бурный роман. Правда, длилось все это недолго, и когда между ними все было кончено, Кэролайн уже больше не виделась с Дениз, как, впрочем, и я.

Я мог бы сказать, что совершенно не понимаю женщин, но разве это будет новостью?.. Их никогда никто не понимал.

— А это гипс, — объяснила Дениз. — Нам ведь нужно, чтоб полотно имело гладкую поверхность, так что прежде всего следует нанести гипс. Вот, возьми кисть… Так, прекрасно. Ровный гладкий слой… Старайся работать запястьем, Берн.

— А это для чего?

— Для просушки. Это акриловый гипс, сохнет он очень быстро. А теперь надо ошкурить.

— Ошкурить?

— Да, наждачной бумагой. Слегка, вот так… Потом наносим еще один слой гипса и снова ошкуриваем, потом еще один слой, и снова ошкурить.

— А там и ты покажешься на другом берегу.

— Ага… «В седле и готова лететь по дороге селенья и фермы поднять по тревоге. И все города… „чего-то там“».

— «И все города Мидлссекса», — закончил за нее я, максимально приближая текст к подлиннику Лонгфелло. Вообще это слово «Мидлссекс» почему-то постоянно витало в воздухе между нами. — Мидлссекс образовался от Мидл-Сэксонс,[29]— объяснил я. — Считается, что именно там впервые поселились саксы. Эссекс произошел от Ист-Сэксонс,[30]а…

— Ах, оставь, пожалуйста.

— Ладно.

— Каждое бисексуальное селенье и двор… А вот «Ноу секс»[31]очевидно произошло от Норт-Сэксонс,[32]да?

— Вроде бы ты не хотела об этом говорить.

— Ну, это как чесотка, удержаться невозможно. Пойду поищу какой-нибудь альбом с цветными репродукциями. «Композиция в цвете», год 1942-й. Одному Господу ведомо, сколько картин под таким названием он написал. Знаю на Харрисон-стрит одного минималиста, так он все свои картины называет исключительно «Композиция № 104». Это его любимое число. И если когда-нибудь он станет знаменитым, беднягам искусствоведам придется изрядно попотеть, прежде чем они разберутся, что к чему.

Я ошкуривал третий слой гипса, когда Дениз вернулась с большим альбомом, озаглавленным «„Мондриан и искусство“ Де Штиль». Она раскрыла его на одной из последних страниц, и там красовалась картина, виденная нами у Хьюлетта.

— Это она, — сказал я.

— А как тебе цветовые пятна?

— Что ты имеешь в виду? Разве они не на своих местах? Ведь ты же видела мой набросок.

— Да, и надо сказать, набросок совершенно замечательный. Мировое изобразительное искусство немало потеряло в твоем лице, зато преступный мир выиграл. Альбомы с репродукциями весьма далеки от совершенства, Берн. Типографская краска не в состоянии воспроизвести цвета оригинала на все сто процентов. Так как тебе цветовые пятна по сравнению с теми, на картине?

— Э-э… — замялся я.

— Ну?

— Но у меня не настолько наметанный глаз, Дениз. И память устроена несколько по-другому. На первый взгляд вроде бы нормально… — я держал альбом на расстоянии вытянутой руки и слегка наклонил его к свету. А вот фон вроде бы, насколько мне помнится, был немного светлее там… — Я хотел сказать, «в реальной жизни», но вовремя спохватился. — Ну, ты меня поняла.