Плохая кровь - Сара Хорнсли

машину, чтобы ехать в церковь. Потерять брата мучительно больно, поэтому я даже не могу представить, каково это – потерять сына. Наша семья из четырех человек сократилась до двух. Я позволяю ей прижиматься ко мне, хотя обычно избегаю ее прикосновений, насколько это возможно.

«Это эмоциональный барьер, который выдает себя за физический», – поясняла Айя. Это не относилось к моему взаимодействию с мамой, я не говорила об этом с Айей – я не знаю, как рассказать эту часть истории и умолчать обо всем остальном, так что лучше держать все под замком. Мы говорили об общей тенденции, которую нужно прорабатывать.

Ситуация возникла давным-давно; это было частью меня, сколько я себя помню, – то, как прикосновение чьей-то руки к моей коже вызывает жжение в горле. Я научилась с этим жить и уже неплохо понимаю, когда необходимо преодолеть этот барьер ради другого человека, однако мне приходится прилагать сознательные усилия, чтобы игнорировать физическую потребность отстраниться. Обычно я высчитываю время до того момента, когда, как мне кажется, проходит достаточно времени, чтобы я могла отодвинуться, не обидев человека.

Я неплохо знаю себя, чтобы понимать: сегодня один из тех случаев, когда нужно позволить другому человеку взять от меня то, что ему нужно. В тот день, когда моя мать хоронит своего сына, ей нужно держаться за дочь, хотя бы физически. Я могу позволить ей это.

В том, что касается моих трудностей с физической близостью, Джейк всегда стоял особняком от остальных – его прикосновения были приятны. А потом, спустя много лет, появился Ной, и я наконец-то нашла того, от кого мне никогда не хотелось отстраниться. Тот первый раз, когда он положил руку мне на бедро – и при этом у меня не сжалось горло, – стал для меня потрясением. Я смотрю на него и опускаю руку на его колено. Отчаянно желая прижаться к нему. Боясь, что его тоже отнимут.

Когда гроб ставят на постамент, я пытаюсь поймать взгляд Джимми, но он не смотрит в нашу сторону. Я удивлена. Я думала, что он хотя бы жестом поприветствует маму. Остальные друзья Макса кивают в знак уважения к семье погибшего.

Наблюдая за каждым движением Джимми, я вижу, как он занимает свое место по другую сторону прохода, а затем ожесточенно трет лицо руками. Вспоминаю его слова, сказанные возле полицейского участка: о чувстве вины за то, что его не было рядом с Максом, – и понимаю, что у каждого из нас свой крест. Ничто не бывает так просто, как кажется на первый взгляд. Возьмем, к примеру, нас с мамой: без сомнения, мы с ней любили Макса больше всех, кто присутствует в этом зале, и все же у нас у обеих есть свои тайны – в этом я абсолютно уверена.

И когда я окидываю взором этот зал, всех собравшихся попрощаться с Максом, я думаю о том, что город кишит масонами, и мне интересно, сколько еще тайн сокрыто в этом месте.

Я гадаю: интересно, кто из них убил моего брата?

Глава 25

Поминки по Максу проходят в «Синем орле», и я готова поспорить, что отдать дань уважения собралось больше половины города. Мой отец когда-то был столпом этого общества – в память о нем каждое лето устраивается благотворительный забег в дельте реки. Я задаюсь вопросом: сколько из присутствующих действительно знали Макса, а сколько просто пришли посмотреть на трагедию семьи Стоун?

Я стою у фуршетного стола. Это лучшее место для того, чтобы наблюдать за происходящим; большинство людей в тот или иной момент вечера устремляются к еде. Отсюда я вижу, как Ной мастерски управляется в зале. Он идеальный муж, но мне хотелось бы, чтобы он ушел. Я не хочу, чтобы он общался с этими людьми. Отсутствие контроля над происходящим вселяет в меня ужас.

Еще один плюс этого места в том, что мне хорошо видна дверь паба – и проходит совсем немного времени, прежде чем она открывается и в помещение врывается сержант Сорча Роуз. Не могу сказать, что я удивлена. Это маленький городок, и, учитывая обстоятельства, новый местный детектив должен проявить вежливость. Но я буду удивлена, если у нее нет других мотивов. Она, как и я, понимает, что, несмотря на отсутствие доказательств убийства, смерть Макса подозрительна. И что, когда совершается преступление, его, скорее всего, совершает кто-то из близких жертвы. Кто-то из присутствующих в этом зале.

Сразу же заметив меня, она подходит и говорит:

– Сочувствую вашей утрате.

– Спасибо.

Любезности, к счастью, позади, и мне не терпится услышать, что скажет Сорча. Но вместо этого она просто встает рядом со мной. Плечом к плечу. Наблюдает за обстановкой в комнате. Я не могу не улыбнуться. Мы составляем крайне диссонирующий дуэт.

– Есть новости от токсиколога? – спрашиваю я.

– Отчет еще не готов, но я говорила с ним сегодня утром. Боюсь, что уровень алкоголя в организме Макса был значительно превышен. Ваш брат, без сомнения, был сильно пьян.

– Итак, каков вердикт? Он упал в реку пьяным и утонул?

– Улики определенно указывают на это. Как только отчет будет написан, я закрою дело.

Мы стоим так еще некоторое время, сохраняя молчание, а потом сержант произносит:

– Джастина, мы обе знаем, что улики всегда отражают только часть истории.

Я делаю долгий медленный вдох, не зная, какой должна быть моя реакция. Я рада, что кто-то еще согласен со мной и я не единственная, кто считает, будто в этой истории есть нечто большее, нежели просто несчастный случай по пьяни, – но также опасаюсь сказать слишком много. Я знаю, что если она начнет задавать вопросы, то может никогда не остановиться.

– Поэтому я вновь спрашиваю вас, – продолжает Сорча, – что еще вы знаете? Все, что вы расскажете мне, может помочь сохранить это дело открытым. Но сейчас на меня давят, чтобы я закрыла его, и после этого я больше ничего не смогу сделать для вас и вашей семьи.

Хочу ли я, чтобы она закрыла дело Макса? Не уверена. Я хочу ответов. Мне нужны ответы. Макс мертв, и каждый раз, закрывая глаза, я вижу только его тело, лежащее на столе в том ужасном морге, холодное и изломанное. Но какова цена? Чем для этого придется пожертвовать? Макса не вернуть, какие бы истины я ни раскрыла.

– Дело в том, детектив-сержант, что есть только то, что есть. Некие истории. Пускай вы считаете, будто понимаете все, это никогда не будет правдой до конца. Мы обе