Золотая братина. В замкнутом круге - Игорь Минутко

Берлин, 8 октября 1918 года

Отель «Новая Германия» своему названию не соответствовал. Помещался он в старом трехэтажном доме, который давно не ремонтировали: краны в ванных комнатах текли, петли на дверях скрипели, по длинным коридорам ходили лихие сквозняки, ковры на полу облысели. Зато персонал был вышколен, все больше пожилые люди с пергаментными лицами. Ресторан славился отменной кухней. По вечерам в нем пылал большой камин, а за роялем сидел сухой длинный старик в безукоризненной черной тройке и с бархатным черным бантом-галстуком; обычно он неторопливо наигрывал «Лунную сонату» Бетховена или фортепианные пьесы Листа. И еще тем хорош был отель «Новая Германия», что находился недалеко от центра, от Унтер-ден-Линден, а следовательно, и от ювелирного магазина «Арон Нейгольберг и К^о».

Граф Алексей Григорьевич Оболин занимал один из лучших номеров на втором этаже: гостиная с беккеровским роялем, спальня, ванная, длинный балкон вдоль всех окон, выходящий на аллею каштанов Тиргартена, еще только начинающих ронять разлапистые синевато-коричневые (как баклажан) листья. А Забродин и его люди обитали в самых дешевых номерах, по двое в одной комнате. Сейчас было двадцать минут второго. Алексей Григорьевич и Кирилл Любин сидели в гостиной графа, пили кофе и ждали Глеба Забродина, который вот-вот должен был вернуться от юриста Ганса Граубе. На столе лежал ворох сегодняшних газет, и, просматривая их, Любин читал только заголовки:

– «Лжеграф Оболин», «Скандал у главного ювелира города», «Какова истинная цена „Золотой братины“?», «Правительство большевиков молчит», «Арон Нейгольберг отказался показать сервиз эксперту Национального музея», «Граф Оболин намерен апеллировать в суд»…

– Уже пронюхали! – раздраженно перебил Алексей Григорьевич. – Ну писаки! Как они узнают?

– Профессия… – Кирилл все еще листал газеты. – Потом… Мы же обратились к самому знаменитому юристу. А вокруг подобных персон всегда вертятся журналисты.

– Это светило Ганс Граубе гонорары дерет за свои консультации…

– Что делать? – развел руками Любин.

И снова оба погрузились в газеты. План – подать в суд на Арона Нейгольберга с целью вернуть сервиз законному владельцу при выплате хозяину ювелирного магазина тридцати пяти миллионов марок, полученных Толмачевым, – родился не сразу, мучительно, в спорах. Все понимали: план уязвим во многих отношениях.

Во-первых. Суд (немецкий суд) может отказать истцу, если сделка с «Золотой братиной» будет признана юридически законной. А такой вариант был вполне реален. На суде, кроме главного действующего лица, истца графа Оболина, должна присутствовать фальшивая купчая. Их две: одна – у Арона Нейгольберга, вторая – у Толмачева. Согласится ли Арон Нейгольберг представить суду свой экземпляр фальшивой купчей? Весьма и весьма сомнительно. Про экземпляр Толмачева и говорить нечего. Где он теперь?…

Во-вторых. Если даже предположить благоприятный исход суда, где взять тридцать пять миллионов марок? Граф Оболин сказал: «У меня таких денег нет. Да и с какой стати?» На что Глеб Забродин ответил: «Сначала давайте лишим Нейгольберга права быть владельцем „Золотой братины“, а потом будем думать, как собрать средства». В ответ Алексей Григорьевич красноречиво промолчал, тускло усмехнувшись, однако взгляд его говорил: «Откуда вы, голытьба, полицейские сыщики в эмиграции, возьмете тридцать пять миллионов марок?»

Тем не менее граф Оболин согласился на судебный процесс, справедливо полагая, что суд – это хоть какое-то действие, шаг к украденному сервизу. Алексей Григорьевич не знал, что за его спиной Глеб Забродин через советское полпредство в Берлине вел интенсивные переговоры с Петроградом.