Паутина судьбы - Валентин Пушкин

– Только тронь, бандюга! – машинально нащупывая в кармане ключи, как средство обороны в предстоящем бою.

– Не трогать его! – раздался женский голос. – Прекрати, Константин, слышишь? Пусть Влад сядет на свое место и успокоится.

– Но ведь этот лопух сам просит, Юлечка, – расплылся издевательски кряжистый. – Как же не проучить…

– Нет! Я сказала! – женщина повысила звонкий и властный голос. – Садитесь в машину. Поехали!

Приглушенно бурча ругательства, оба джентльмена полезли обратно, закрыли дверцы, и «мерседес», выехав на проспект, исчез в автомобильном потоке.

Морхинин стоял довольно долго, опираясь на фонарь. Кейс печально лежал у его ног, словно не предвещая в ближайшем будущем ничего хорошего. Уронить кейс с книгой и рукописью перед показом в издательстве казалось дурной приметой. Морхинин заранее приуныл. «Ладно, не избили, ребра не сломали, как в прошлый раз», – подумал злосчастный сочинитель романов.

Он немного повозился со своей одеждой, приводя ее в приличное состояние. Вздохнул и будто снова услышал этот хорошо знакомый голос – чистое и легкое сопрано кареглазой Юли Баблинской. Конечно, это она приказала разозлившемуся владельцу «мерса» и его холую оставить его в покое. Как давно он не видел свою бывшую соратницу по хору, не любезничал с ней безопасно и в то же время настойчиво… Да, хорошо все-таки, что ему не расквасили физиономию тренированным кулаком.

В вестибюле финансового учреждения Морхинин показал стражу паспорт. Поднялся на второй этаж, спросил, в какой комнате проза. Ему указали, он стукнул в дверь и вошел.

Три женщины повернули к нему головы.

– Здравствуйте, я звонил. Сказали, можно принести рукопись.

– Вот отдайте Марише. Она будет читать, – сказала толстая, указывая на одну из сотрудниц.

– О чем тут у вас? – спросила равнодушно Мариша и взяла распечатку «Шестой кулисы».

Морхинин, нервно сбиваясь, будто в первый раз разговаривал с редактором, объяснил.

– Как же это рекомендовать – любовный роман, приключенческий триллер, сентиментальное чтиво? Но ясно, что не детектив, не авантюрный или магический сюжет.

– А, скажите пожалуйста, у вас никогда не издают просто роман вне перечисленных тем?

– Если роман не соответствует серии, то очень редко.

– Хотелось бы еще показать исторический роман для переиздания. Я говорил по телефону с редактором Варфоломеевым, он отнесся положительно. Роман о путешествии итальянского монаха в Азию, во времена монгольских завоеваний.

– А, историческое… Да, этим Варфоломеев занимается. Он сейчас в командировке на два дня. Оставьте книгу, я ему передам, – сказала Мариша.

– Спасибо большое. Вы очень любезны, – даже поклонился слегка Морхинин.

– Недели через три звоните-приходите.

Когда Морхинин снова явился в «Престол», в его сознании провокационно складывались кирпичики возможного успеха. Почему-то надежда теплилась, как монастырская свечка, которая намекает верующему на святую милость.

Женщины за редакционными столами показались ему приветливее, чем прошлый раз. Неуверенная надежда тихонько шепнула: «Ну, вот видишь? Они прочитали и стали добрее».

– Я прочитала «Шестую кулису», мне понравилось, – проговорила тихо Мариша; на ее маленьком лице с серыми глазками промелькнула тень улыбки или какого-то дальнего благожелательства. – Конечно, в наши серии этот роман не поставишь. Но в виде исключения… учитывая достоинства самой прозы… Если вы готовы подождать…

Тут Морхинину излить бы свою искреннюю благодарность, выразить согласие ждать, сколько нужно, для окончательного решения. Вскользь преподнести комплимент молодой женщине о ее редком понимании, выразить бы свою откровенную симпатию, расшаркаться, скромно попятиться бы к дверям и мотать из издательства… Может быть, спустя какое-то (пусть и длительное) время все разрешилось бы наилучшим образом, и «Шестая кулиса» была бы издана в «Престоле»…

Однако недотепу и к тому же внутренне неисправимого хвастуна, крайне неумного, понесло. Морхинин выставил правую ногу и заявил, что носил свой роман в известный журнал «Вымпел», где один старый еврей, опытнейший редактор, расхвалил стиль и композицию романа, но отказался принять его из-за архаичного подхода автора к проблемам.

Серые глазки Мариши непримиримо сверкнули.

– Это провокация, – убежденно произнесла она, видимо, имея личное мнение, сформированное на собственном опыте. – Посмотрите, кого они печатают… Я вот тоже пишу… стихи… – почти шепотом таинственно закончила она.

И тогда Морхинин совершил такую глупость и бестактность в отношении девушки, что простить его было просто немыслимо. Вообще Морхинин иногда совершенно безмятежно и без какой-либо корысти выдавал ужасающие шедевры.

– Вы пишете стихи? – улыбаясь, переспросил он редакторшу. – А вы не Марина Струкова случайно? Какие у нее стихи! Какая творческая сила!

(Известная радикально-патриотическая поэтесса Струкова была своеобразно талантлива.)

Его бодрый вопрос, по-видимому, восприняли как хамскую шутку и откровенное издевательство. В комнате молниеносно сгустилась мертвая тишина. Глазки Мариши вперились в улыбающуюся физиономию бывшего оперного хориста с непередаваемым отвращением. Веселый розыгрыш странного автора мгновенно убил планы о помощи в издании его романа.

Морхинин, к сожалению, умнел задним числом. Но понял: он сам разрушил благие намерения Мариши.

– Я думаю, ваш роман все-таки не подойдет нашему издательству, – после значительной паузы продолжала она. – Представлять его начальству нет смысла.

– А переиздание «Плано Карпини»? – заикаясь, попытался зайти с другой стороны Валерьян.

– Сейчас нет спроса на путешествия. Варфоломеев возвратил вашу книжку. Возьмите там. – Она небрежно ткнула пальчиком туда, где лежала его книга, изданная стотысячным тиражом.

Делать было нечего. Три женщины в отделе прозы обиженно молчали. Он забрал свое добро, вышел и прикрыл дверь.

Месяцы перемещались на листках календаря, висевшего на стене, и постепенно пришла осень с ее долгожданным желтым оформлением.

Морхинин отправился в «Терракоту» и был огорчен, когда узнал, что главный редактор Памфилов уже заменен женщиной по фамилии Шубарина. Наш герой несколько забеспокоился, опасаясь принципа «новая метла по-новому метет». Однако с продвижением к переизданию его романа все обстояло благополучно.

– Глядите-ка, – оживленно стрекотала Березкина, явно склонная к молодому художнику Шляму, – Миша сделал эскизы. Какая будет обложка! Какие заставки и виньетки!

Книга вышла, и правда, правильная. На обложке превалировал серо-стальной «завоевательский» цвет и юная богиня Рима в воинском шлеме и кровавом плаще. Уплывали в перспективу белые колоннады, вдали схематически высилась фигура императора Августа, и только среди маленьких фигурок римлян у его ног находился задумчивый юноша с табличкой и стилосом для письма – поэт Проперций.