Триста процентов - Кеннет Дун

– Замершим во времени, вы хотите сказать? Нет, обычным захолустным городком, но тогда еще работал и порт, и железная дорога. Вокруг города были фермы. Впрочем, я всегда знал, что уберусь отсюда при первой же возможности. Тут и в двадцатых годах путь был один – на фабрику или лесопилку. Предприятием тогда управлял Амос Темблтон, отец Абеля. Да, у них семейная традиция называть всех сыновей на А. Он едва пережил биржевую рецессию 29-го года, потерял много денег. Его предприятия едва не обанкротились и не ушли с молотка, но он выкарабкался и смог оставить дела сыну. А тот быстро пошел в гору. Деньги так и липли к его рукам. Правда, я не знал, что он и правда вообразил себя хозяином города и начал насаждать тут свои порядки, стремясь вернуть Колдуотер в прошлый век. Но вернемся к Френку Андерсену. Говорите, он показывался в городе в марте?

– Это не я говорю, а Скотт Куперхилл, его поверенный и кузен местного шерифа.

– Так, давайте выстроим временную линию. В прошлом сентябре скончалась мать Френка от сердечного приступа. Вскоре после этого он освободился от судебного надзора. Бросил работу в Юрике, съехал с квартиры. В марте объявился в родном городе, выглядел, как кинозвезда, сорил деньгами. Оплатил новые семейные надгробия. Надо бы сходить на местное кладбище, проверить, кто за ними ухаживает. Судя по местным разговорам, Френк был очень привязан к матери. Известно, что в это время он уже перебрался в Лос-Анджелес, где начал свой вариант схемы Понци. Кстати, как я понял, это только ваша догадка, Стин, вы не знаете точно о сути его мошеннической схемы?

Пришлось признать, что это так.

– Не знаю ничего, кроме того, что он представлялся сотрудником нью-йоркской брокерской фирмы и предлагал быстрые дивиденды. Хотя в Нью-Йорке, насколько я знаю, никогда не бывал.

– Ну, сейчас это ничего не стоит. Слетать в Нью-Йорк на пару дней, я имею в виду. Есть TWA и другие континентальные рейсы. Можно обернуться за сутки, а из-за разницы во времени даже не заметить, что вы куда-то летали. Френк мог познакомиться с каким-то парнем в тюрьме, который раньше работал на бирже, тот натаскал его, обеспечил прикрытием в виде фальшивых визиток и брокерских лицензий, научил красиво говорить.

– В тюрьме Андерсен полтора года делил камеру с человеком, осужденным за мошенничество, – вмешался Монти. – Я как раз собирался выяснить его имя, когда вы позвонили.

– Этим стоит заняться, – согласился Хопи.

– Есть еще один момент, над которым я долго думал, – продолжил Монти. – Для начала дела, будь то схема Понци или другое мошенничество, Андерсену нужен был стартовый капитал. На аренду дорогих авто, оплату зала для выступлений, газетную рекламу. Опять же дорогие костюмы и стрижки. А уж если он летал на Восток, как вы говорите, это тоже недешевое удовольствие. Его инспектор по надзору говорил, что он откладывал какие-то деньги. Но что мог скопить бывший зек за полтора года, учитывая, что ему надо было оплачивать квартиру?

– Чарльз Понци начал свое дело, имея сто пятьдесят долларов, – проявил Хопи знание вопроса.

– Но сейчас времена изменились, – не сдавался Монти. – Ему точно нужно было не меньше пары тысяч долларов, чтобы создать весь антураж и подготовить базу. И потом, пока не пошли первые серьезные вклады, Андерсену нужно было как-то рассчитываться со своими инвесторами.

– Неизвестный спонсор? Тот самый теневой партнер?

– А как со всем этим связана Синди Чен? – вмешался я.

– Она что-то знала о делах Андерсена. Больше, чем вам рассказала, – убежденно ответил Хопи. – Вы же сами сказали, что девушка была не глупа. Может, немного наивна в силу возраста и воспитания. Кстати, я могу связаться по своим каналам с ребятами в чайнатауне Сан-Франциско. Разузнать, что известно о семьях Чен и Линь. Вдруг вы, ребята, вообще лаете не на то дерево, а убийство китаянки и правда связано с ее семьей.

– Мы уже проверили китайцев, – фыркнул Монти. – Мистер Линь владеет процветающим швейным предприятием, а мистер Чен является одним из крупнейших поставщиков тканей в чайнатауне. У них действительно старое партнерство, никаких проблем с полицией и налоговой, жизнь тихая, как камыш в июльский полдень.

– В камыше часто водятся змеи, – фыркнул в ответ Хопи.

– Если бы Чен и Линь были бы в курсе причин смерти Синди, зачем им тогда потребовалось нанимать меня? – спросил я.

– Потому что Синди Чен приходила к вам накануне гибели! – каркнул Хопи, снова подливая скотча в кофе. – Они боялись, что она что-то могла разболтать вам о семейных делишках.

Я понял, что журналистская фантазия Хопи, подогретая теплыми алкогольными парами, готова окончательно сойти с рельс. Мой друг Фред Дорман отличался таким же отсутствием тормозов и стоп-сигналов. Именно поэтому я редко читал криминальную хронику в газетах.

– Кстати, как была убита мисс Чен? – вернулся к реальности Хопи.

– Избита телефонной трубкой, а потом задушена телефонным шнуром.

– Что? Как вы сказали? Избита, а потом задушена? Странно.

– Что странно?

– Я успел побеседовать с окружным коронером, – признался журналист. – Берни Куперхилл будет до завтрашнего обеда ждать, пока коронер оформит и пришлет ему отчет, а потом попросит кого-нибудь объяснить, что там написано. Думаю, он уже твердо решил для себя, что во всем виноват Джессоп. Тот постоянно скандалил с людьми, которые шли набрать воды из источника, подозревали, что занимался там вандализмом, ломал мостки и оставлял собачьи экскременты. И не только собачьи. Но доказать ничего не могли. Джессоп занимался этим на рассвете, когда в округе никого не было. Думаю, шериф представляет себе дело так: мисс Прескотт застукала фермера за каким-то непотребством, пригрозила выдвинуть обвинения, а он ее убил сгоряча. Если старик не сможет доказать свое алиби с семи до половины девятого утра, то несладко ему придется.

– Убийство произошло в этот период?

– Коронер не может сказать точнее до окончания вскрытия. Но это логично. Все знают, что Клаудия Прескотт каждое утро в семь часов ходила за свежей водой к роднику. За исключением зимних месяцев, конечно, чтобы не идти по холоду в темноте. Тогда она припасала воду заранее на несколько дней. Но сейчас еще светло в семь, так что у нее не было повода изменять своему ритуалу. Первый постоялец спустился в восемь тридцать в ожидании заказанного завтрака, но обнаружил лишь пустой неприбранный ресторан. Тогда он поднялся в номер и решил придавить еще часок, проклиная провинциальную безалаберность. В девять двадцать он уже вместе со вторым гостем снова вышел в фойе, однако наткнулись