Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра

тоже падали — слезами. У ног безумной «невесты» лежали розы. Уже не белые — почерневшие от копоти и пепла, полуобгоревшие. Ее босые ноги топтали длинные стебли с острыми колючками — казалось, не чувствуя боли.

«Радуйтесь! Почему вы не радуетесь? Какие странные гости на моей свадьбе, я ли их приглашала? Радуйтесь, ну!» — и она топнула ногой. Сотни и тысячи искр взметнулось и окутало ее. Портреты на стене — отдельно, мужа и сына, и большой, семейный — корчились от огня. Прекрасные лица исказили жуткие гримасы, потом сгорели веревки, на которых они держались — и полотна, с оглушительным грохотом рухнули на пол, в костер.

… Слуги быстро разделились.

Одни — их было пятеро — кубарем скатились по лестнице — вниз, на кухню, к воде! скорей же, скорей! Другие лихорадочно совещались. Залезть оп стене и, разбив окно, вытянуть безумицу наружу? Не годится. На окнах стальные решетки и переплеты, долго же их пилить придется… Проломить дыру в потолке и вытянуть «невесту», обвязав ее веревкой? Не выйдет. Камень полуметровой толщины быстро не продолбить. Так же крепки и стены, из соседней комнаты в кабинет не попадешь. Остается только одно. Увы… Эта чертова дверь.

А безумная «невеста» притопывала босыми ногами и кружилась, кружилась, кружилась…

… отчего пламя заполыхало с новой силой — выше, жарче, ярче!

Люди, оцепенев, застыли у входа. Пятеро слуг уже должны были вернуться с полными ведрами… где они, черт их задери?! Где же водоносы-спасатели… только за смертью их посылать!

И где эта чертова пожарная команда, гори она сама ясным пламенем?! И тут со стороны лестницы послышались ругань и громкий топот. «Наконец-то!» — выдохнули горе-спасатели.

Трижды Анна порывалась войти в огонь — и трижды была схвачена и удержана крепкими, сильными руками конюха и дворецкого. Девушка задыхалась, захлебывалась слезами, тело ее сотрясали рыдания. Беспомощная, жалкая, ничтожная — она хотела сейчас только одного: умереть. Она все понимала и не верила в чудо.

И внезапно услышала:

— Анна, девочка моя…

Глаза несчастной неожиданно стали осмысленными. Жуткую гримасу сменила робкая, какая-то неловкая улыбка.

— Хороший денек сегодня, — произнесла безумица и протянула руки к дочери. Сделав пару шагов навстречу, женщина споткнулась о ковер, задела перевернутое кресло — и рухнула в огонь. И закричала так пронзительно, так страшно… будто лишь теперь, наконец, почувствовала боль.

Больше о том дне Анна ничего не помнила. Говорят, она упала в обморок — будто замертво и несколько последующих дней провела где-то не здесь, где-то в безмолвии и пустоте, между небом и землей, жизнью и смертью. Когда девушка все-таки очнулась, ее долго не пускали ходить по дому в одиночку. И уже тем более — к отцовскому кабинету. Тому что от него осталось. Остатки картин, книг и мебели вынесли, копоть смыли, а дверь — как ни странно, почти не пострадавшую — заколотили.

Вдову хоронили в закрытом гробу. По настоянии Анны, крытом парчой. Ослепительно белой — как первый снег, облака или подвенечное платье. К недоброму изумлению особо рьяных сплетников, в последний путь ее провожали, как истинную, добрую католичку, а не самоубийцу. Чего это стоило, Анне вспоминать не хотелось. Утешением была мысль: святые отцы, даже наивысшего ранга — просто люди. Не более того! Ангелы же все на небесах, и только они — всегда справедливы и безгрешны, только они. И только они понимают: «безумец» не равно — «самоубийца», ибо «не ведает, что творит».

Слуги с горечью шептались на похоронах: госпожа ушла вслед за теми, кого любила сильнее всего. Она искренне считала: ее сына давно нет среди живых, иначе он непременно прислал бы ей весточку. Приехал бы. Позвонил. О, Господи… да хотя бы приснился! Нет, нет, и нет. Значит, умер? Значит, да.

Но в эти страшные дни с Анной не происходило того, что сейчас — боль, горечь и слезы были, а вот кошмарных снов — их не было. Она тогда перестала видеть сны — как будто некто невидимый взял, да и выключил их. Так выключают видеопроектор в синема. Бац! — и перед вами пустой экран. Просто в ее случае он был не белый, а угольно-черный. Стоило телу коснуться постели, а голове — подушки, как Анна будто проваливалась в яму. Черную и бездонную. Как будто умирала — не всерьез, понарошку, только до утра. До первых лучей восходящего солнца. С тех пор она почти каждый день просыпалась на рассвете. Как будто воскресала… И кошмары — нет, не терзали ее.

Если так дальше пойдет, я просто-напросто сойду с ума, подумала девушка. Стану, как мама. Нет-нет-нет… о, нет!

[i] На паутине взмыл паук,

И в трещинах зеркальный круг.

Вскричав: «Злой Рок!», застыла вдруг

Леди из Шалотта.

Теннисон

Глава 16

В зарослях жасмина снова кто-то возился, ворочался и шумно вздыхал. Анна не понимала: сейчас день, солнечный и радостный, почему ей так тягостно на душе, так муторно, так нехорошо… Существо, которое скрывалось среди россыпей белых звездочек жасмина, внимательно следило за ней, то и дело визгливо хихикая. Видны были его только черные глаза. Очень большие, красивые и немигающие.

— Вы не подскажете, какой сегодня день? — спросила Анна.

— Понедельник, хи-хи-хи! — ответили из гущи ветвей. — 13 июня.

— Какой странный, безумно длинный день сегодня, — сдержанно удивилась Анна. — Благодарю вас.

И побрела по дорожке к дому. Визгливое хихиканье неслось ей вслед, а потом — перешло в бурные рыдания и бессвязные стоны («Матерь Божья, дай мне здоровья… накажи их, накажи, Матерь Божья… ненавижу их всех, пусть они сдохнут! сдохнут! сдо-оо-охну-ут! Матерь Божья, помоги мне, помоги…»). А потом — потом стало тихо.

Каждый шаг давался Анне с большим трудом — она как будто двигалась по пояс в воде. Или в густом, очень вязком сиропе. Ей казалось: пройдено десять шагов, а на самом деле — пять. Или даже два. Анна пыталась вспомнить, что хотела сделать сегодня… ведь почему-то же она приехала сюда? Наверное, надо вызвать такси…, но зачем? Куда ей хочется отправиться? Странно. В голове — туман, белое молоко, пустой экран синема. А перед самым пробуждением Анне привиделось, как некто невидимый хватает ее за волосы и, с оглушительным хохотом, окунает в ведро с червями. Раздавленными, брр! И как же, как же их много… Господи.

— Деточка моя, зачем вы встали? — раздался обеспокоенный голос миссис Тирренс. Совсем рядом. Буквально, в двух шагах. И пухлые пальчики цепко ухватили девушку за плечо.

Анна обернулась.

Миссис Тирренс глядела на