Танец со смертью - Марина Серова

– Кто это? – спросила Клементина.

– Соседка, – выдохнула я. – К вам моя дочка не заходила, случайно? А то выскочила из квартиры, егоза, и теперь найти ее не могу.

– Да какая ты соседка! – рявкнули с той стороны двери, а в глазке промелькнул какой-то блик. – Ищейка пожаловала! Чего надо? – грубо спросила Клементина.

– Клементина, откройте дверь, – сказала я.

– С чего это я должна открывать дверь ищейке? – с агрессией спросила Веретенникова.

– Для разговора. Откройте дверь, и мы с вами поговорим, – объяснила я.

– Вот еще! С какого такого перепуга я буду с вами разговаривать? Нам с вами незачем разговаривать. Да и о чем? – В голосе Веретенниковой продолжал звучать вызов.

– Ну, это еще как сказать. Разговаривать нам с вами есть о чем, тут вы ошибаетесь. Тема для разговора очень серьезная. Вы неглупая женщина. Вам стоит признать, что все ваши попытки избежать наказания не имели успеха. Поэтому я советую вам открыть дверь и впустить меня в квартиру. Не через дверь же нам разговаривать, – сказала я. – Не берите на себя дополнительную вину. Похищение ребенка может быть расценено как терроризм, а это уже другая статья, сами понимаете. – Если честно, я несла чушь, но мне нужно было заболтать женщину.

– Да засуньте вы ваши советы себе в одно место! – выкрикнула Клементина. – Не стану я с вами разговаривать, и точка! Вам все равно со мной не справиться!

Веретенникова продолжала вести себя грубо и заносчиво.

– Я бы так не была в этом уверена, – сказала я.

– Так то ты, а это – я! Как говорится, почувствуй разницу, ха-ха!

Похоже, Веретенникову продолжало нести все дальше и дальше. Кажется, Клементина вошла в раж и, похоже, не совсем отдавала отчет своим словам.

– Эй, ищейка, ты все еще там? – пренебрежительным тоном спросила она. – Ну, если ты все еще стоишь под дверью, то слушай. Раз ты ищейка, то значит, что ты обо мне все разнюхала. И я совсем не удивлюсь, если ты думаешь, что я монстр. Ну что же, ты правильно думаешь. На самом деле внутри меня находится нечто, что стимулирует меня совершать вот такие нехорошие поступки: убивать, похищать, принуждать, связывать и так далее по списку. Вообще-то я не страдаю шизофренией, как ты, возможно, могла подумать. Да, мне никто не приказывает извне совершать противоправные поступки. Более того, я делаю все это и вполне отдаю себе отчет в своих действиях…

Клементина на секунду прервала свой монолог, но потом продолжила:

– Ты, наверное, думаешь, что причиной всего – мои детские годы, проведенные без родительской любви? Отчасти – да. Однако только отчасти. Да, родители откупались от меня дорогими подарками и поездками на фешенебельные курорты. Правда, Алевтина любила меня и, насколько могла, заменяла безусловную родительскую любовь. Однако, по большому счету, дело все-таки не в них. Я сама являюсь причиной того, кем я стала. Можно сказать, что я сделала себя сама.

Я ощутила, как за моим плечом затих Вячеслав. Шепнул тихонько:

– Наши на подходе.

Кивнула и продолжила переговоры:

– Но для чего вы совершали такие жестокие вещи? С Маргаритой Калашниковой, в частности? – спросила я.

– Она расплатилась за то, что перешла мне дорогу еще тогда, когда мы вместе занимались в спортивном клубе, – ответила Клементина. – К тому же это был очень удобный случай получить наконец свободу от родительского диктата. Очень удачно я встретила ее в поезде. Удачно для себя, я имею в виду. Более того, я ведь побывала на собственных похоронах, представляете? Очень мне хотелось посмотреть, как там мои родители без меня поживают. А еще и почувствовать себя исключительной. Ведь не каждый может устроить такое занимательное шоу.

«Какой же надо быть… – даже слово подходящее на ум не приходит, – чтобы так бесстрастно наблюдать, как горюют родители? – подумала я. – Как же можно было так поступить?»

– А родители-то чем вам помешали? – спросила я. – Василий Юрьевич вас очень любил.

– Против папы я ничего не имела. А вот маман… Нет, сначала я ничего такого не планировала. Но когда узнала, что они удочерили девчонку из детского дома, то… Тем более что идея-то это была как раз мамочкина, папа был против, как потом выяснилось. У меня тогда все внутри перевернулось. Это что же значит? А значит это то, что я свою маму не устраивала как дочь. Впрочем, я и раньше это знала, а точнее, чувствовала. Да, только папа меня и любил безусловной любовью, как это и должно было быть. А полагается безусловной любовью любить обоим родителям. А тут я еще узнала, что родители составили завещание на эту приемную дочурку. Тогда я решила одним махом убить двух зайцев: и с мамочкой родной рассчитаться, и Катьку сделать соучастницей. Чтобы не рыпалась, а послушно исполняла все, что я скажу.

«Получается, что убийство Кристины Веретенниковой было совершено и из меркантильных соображений, и с целью отомстить. Вот так два порока соединились в одно целое», – подумала я.

Клементина снова замолчала. Я решила воспользоваться этой паузой и сказала:

– Послушайте, Клементина, лучше бы вам сдаться полиции. Добровольное признание облегчит вашу участь. Подумайте сами, ну куда вы денетесь из этой квартиры?

– Да замолчи ты! – неожиданно разозлилась Веретенникова. – Без тебя соображу, что мне делать. Думаешь, я не знаю, что вы предпринимаете для того, чтобы поймать меня? И что же? Вы окружили меня со всех сторон, но у вас же ничего не получается. Разве не так? Так. Значит, кроме того, чтобы вести нравоучительные беседы и диктовать мне, что мне необходимо делать, больше ни на что вы не способны.

– Я вас поняла, Клементина. Только скажите мне, что с девочкой Аней, которую вы захватили в заложники? – спросила я.

– Что с этой малявкой? Да ничего особенного. Жива ваша малявочка. Я же не людоедка, в конце-то концов. Сидит на стуле. Ну да, пришлось ее связать и ротик заткнуть, чтобы не орала как резаная. А что? Вы же увезли Катьку? Увезли. Так мне больше ничего не оставалось делать, как подыскать новую заложницу. А тут эта малявочка вовремя под руку подвернулась, – самодовольно проговорила Клементина.

– Клементина, отпустите ребенка. Развяжите ее и выведите на лестничную клетку, – попросила я.

– Ага! Как бы не так! Щас! Эта малявочка является моей гарантией. Да, гарантией моей неприкосновенности. Впрочем, могу предложить вам вариант: вы сами сейчас сваливаете отсюда, тогда с ней ничего плохого не случится. Возможно, – явно издевательским тоном проговорила