Иллюзионист. Иногда искусство заставляет идти на преступление, а иногда преступление – это искусство… - Анастасия Щетинина

– Задержим. – Грановский заметил, что Зверев хмурится. – Ты чего, Миш?

– Да нет, так. Ошибся я, по ходу, но это неважно. К делу отношения не имеет. По поводу того портрета, который мы видели у Котовой. На котором Суровкин нарисован…

– Опять за свое? Иди лучше принеси кофе, – перебил его Грановский.

9

– Раз уж тебе так дался этот портрет, будешь любоваться. А я пока поговорю, – язвительно заметил Грановский, когда они со Зверевым поднимались в квартиру № 4 седьмого дома по Серебрякову переулку.

Светлана Котова открыла дверь почти с тем же обреченным лицом, а в гостиной их поджидал прежний, полный хищной неприязни, взгляд Кирилла Суровкина.

– Вы не работаете, что ли? – с иронией спросил его Зверев.

– А вам какое дело? – прошипел Кирилл, с грохотом отбросив смартфон на скатерть. – Собственно, как и вы! Убийцу моей Иры уже черт-те сколько времени найти не можете!

– Кирюша мне очень помогает. Продукты приносит. Готовит. Хороший мальчик, – заступилась тихим голосом Котова.

Суровкин кивнул в знак согласия с данной ему оценкой.

– А Ира знала, что вы провели восемь месяцев в дурке за избиение одноклассницы? – Грановский посмотрел на него в упор.

Кирилл замер, словно позировал для нового портрета.

– Кирюша… что они… – Котова не договорила.

– Видимо, вы забыли упомянуть об этом.

– А какое ваше дело? Это давно было! – начал Кирилл, но голос его дрожал.

– Светлана Павловна, припомните еще раз, когда он пришел к вам в вечер убийства Ирины? Ничего странного не было?

– Поздно он пришел. Попросил сказать другое, – стылым голосом ответила женщина.

– Сам же ляпнул лишнее. Призвал вас подтвердить. «Правильно я помню?»

– И в вечер недавнего убийства куртка была мокрая насквозь. Долго шатался под дождем.

– Я… никак… не… – залепетала женщина, пятясь к двери.

– Светлана Павловна, да вы что, думаете?.. – Кирилл вскочил.

Котова с тихим возгласом отпрянула назад, пытаясь спрятаться за спиной Зверева.

– Гражданин Суровкин, поедете с нами в отделение, – официальным голосом сказал Грановский.

Выйдя на улицу, Зверев покосился на него.

– Думаете, всё, шеф?

– Нет.

Зверев вопросительно посмотрел на Грановского.

– Пускай запишут его показания. Но я почти уверен, что это не он.

– Почему?

– Какой рукой он держал телефон? Левой. Какой рукой в прошлый раз брал чашку? Тоже левой. А убийца орудует правой. Вот поэтому я не торопился со вторым визитом. Видать, парень занервничал, вот и попросил несостоявшуюся тещу помочь немного. Ермолаев-то ведь тоже заметно перетрухнул.

– И чего теперь, шеф? – обреченно спросил Зверев. – Ну, допустим, Суровкин ни при чем. Артур Шишкевич, кстати, предоставил железное алиби на момент предпоследнего убийства. Делал презентацию учебной программы. Как раз в тот день. Нашел по записям в «Вотсапе». Свидетелей дюжина. В то время, когда убили Юмаеву. Стало быть, либо это вообще посторонний, но тогда труба…

– А ты не падай духом. Верь в статистику, – осадил его Грановский.

– Попробую, – вздохнул Зверев. – Ну, либо остались Ермолаев и Гусев.

– Вот пока и будем исходить из того, что это один из них. За отсутствием других вариантов, так сказать. Больше ведь никто не засветился. Ну, можно, конечно, снова поговорить с Ренатом Юмаевым, но…

– К нему тогда?

– Позвоним сперва. А пока…

– Да?

– Как думаешь, что сейчас женщинам дарят?

Зверев удивленно нахмурился.

– У жены моей скоро день рождения. Хочу поздравить, – пояснил Грановский. – Всякие электронные штуковины покупают, но это не по мне. Неживые они какие-то, эти железки.

Грановский поморщился. Ему ни с того ни с сего вновь вспомнился омерзительный стук протеза Фёдора Гусева.

– Ну, если жена, то золото, например, – начал размышлять Зверев. – Подружка говорила, тысяч за пять можно купить. По акции.

10

Грановский поднимался по лестнице, сжимая в руках букет красных роз, обвязанных подарочной ленточкой. Он только отдаст и молча уйдет. Вместе с подвеской, которую купил по совету Зверева. Шаги давались нелегко. Грановский взбирался, ругаясь на отсутствие лифта, что при обострившемся бронхите было совсем некстати. Как и визит к Ренату Юмаеву. Через силу глядя в пропитанное спиртом лицо, запавшие глаза и едва ворочавшийся распухший язык, Грановский физически ощущал, как его изнутри царапают когти раскаяния. В этом человеке, сломленном убийством дочери, как сухая палка, Грановский увидел зеркальное отражение себя. Вот только его дочь жива и здорова. Грановский позвонил в звонок.

– С днем рождения, – промямлил он, протягивая Лере подарки.

– Боже мой… – Она развернула поблескивающую вещицу и даже как будто едва заметно улыбнулась. – Что это ты, Виталик?

Грановский что-то почувствовал. Уже второй раз она назвала его Виталиком. В тот период, когда он безобразно пил, едва не вылетел с работы и растерял половину навыков, которые теперь собирал по кускам, как пазл, он не звался никак. Даже Виталием. А теперь вновь стал Виталиком.

– Ну как, день рождения же, – улыбнулся он. – Вот и поздравляю.

– Ну, заходи, – Лера отступила. – Марьяшку повидаешь немного.

Отерев подошвы о коврик, Грановский вошел в квартиру, куда его не допускали последние полгода.

– Не промок? Сухой? – спросила Лера, тронув его за плечо.

– Да нет, дождя… нет. – Лицо Грановского внезапно вытянулось.

– Ты чего?

Грановский уставился на жену. Его глаза расширились. Прилипшая к темной стороне подсознания ленточка неясного чувства внезапно отклеилась.

– Вот оно. Сухой, – прошептал он.

Извинившись перед Лерой, он спустился в машину, стараясь распутать гордиев узел фактов, намертво связанных в его возбужденном сознании.

Нет, невозможно…

А почему, собственно, невозможно?

Сорванный с полдороги Зверев сидел за рулем, уставившись в смартфон, на экране которого пестрел красками букет полевых цветов на деревенском столе. Поймав взгляд Грановского, он пояснил:

– Новая работа племяшки.

– Выглядит странновато.

– Почему? На планшете всегда так. Не живые краски же.

Грановский вперил в него полный сомнений взгляд.

– Слушай, что ты увидел такого на портрете? Ну, у Котовой.

– А, это… Да, там подпись: «би, ай, си» – латиницей, я думал, «бик», а там «ВК» по-русски – ну, как «ВКонтакте»… Просто вертикальная черточка отдельно, – и он нарисовал в воздухе пальцем буквы «BIC».

Грановский рвал карман, стараясь извлечь телефон.

– Алло, Светлана Павловна? Вопрос такой странный. Не знаете, как зовут художника, кто вашего… Кирилла нарисовал?

– Сейчас посмотрю. У Ирочки было записано. Но я помню, та девушка больше не рисует. Ира говорила, с ней произошел какой-то несчастный случай.

Услышав имя, Грановский медленно опустил руку. Смартфон соскользнул ему на колени.

– Идиот я, Миш. Он почти проговорился, а я ничего не понял. Я дважды ни черта не понял.

11

Грановский сцепил руки в замок и смотрел в глаза мужчины, закованного в наручники, сидевшего по другую сторону стола.

– Это же надо… – не выдержал он.

– Вот именно. Ты сидел здесь, напротив меня. Смотрел на меня. Даже трогал меня. И ни хрена не понял. Видать, пропил все мозги, майор. Судя по красному носу, – хрипло рассмеялся Олег Коробченко.

– Хитрая ты сволочь, – прошептал майор, наклонившись к задержанному. – Но все же кое-что я понял.

– И что же именно, майор?

– Неважно. А вот чего не пойму, зачем тебе это? – Грановский лукавил, он знал ответ.

В памяти всплыл скрежет протеза. Вот только Фёдор Гусев не писал картины, как писала их