Алмазная скрижаль - Арина Веста

Отец Гурий едва заметно усмехнулся. Нет, он не понимал, но вразумлять столь прямодушное чадо сразу не стал, а начал издалека:

– С похотью очей Святая Церковь рекомендует бороться молитвой, но главное – постом! В женщине должно видеть сестру или мать, иначе крушение духа и гибель неизбежны…

– Ну почему же как красивая женщина, так сразу гибель? Если честно, обнаженная женщина – это самое красивое, что я видел в жизни, – тоном кающегося грешника признался Вадим.

Отец Гурий едва заметно поморщился: сложность и противоречивость данного вопроса в церковной онтологии некогда смущала и его, – но, придав голосу твердость, он продолжил:

– В Писании сказано: не отдавай женщине сил твоих… ибо дом ее – путь в преисподнюю, во внутренние жилища смерти…

Над костром повисло тяжелое молчание. Довольный отец Гурий продолжил мягко и поучительно. Ему было легко излагать вечные истины, освященные временем и скрепленные слезами подвижников.

– Христианство строжайше регламентирует отношения полов. Оно прививает в миру идеал утонченной духовности и истинную женственность в почитании Непорочной Девы. Брачное сожительство венчанных супругов, конечно, имеет оправдание, но даже им согласно церковным установлениям нельзя видеть наготу друг друга.

– А это почему? – еще шире раскосил глаза Герасим.

– А потому, Герасим, что учение Церкви о человеке основывается на понятии первородного греха, случившегося от обыкновенного непослушания.

– Поповские выдумки, – бросил Петр Маркович. – Безумие – марать свой собственный исток и зачислять в грешники даже нерожденных младенцев! Почему вам так ненавистна любовь земная?

– Половая любовь уводит от Бога… – отрезал отец Гурий. – Но плотскому человеку этого понять невозможно.

– Ложь! В том, что открывает женщина, и есть Бог! – Петр Маркович говорил громко и гневно, словно яростный, неприрученный тур ворвался в дремлющее домашнее стадо. – Когда двое любят друг друга, во Вселенной возникает новый импульс счастья и глубины творения взрываются светом! Освящаются любовью! Акт единения мужчины и женщины – это Божественная мистерия. Да, мы, русские, ожидаем спасения красотой, так нам предрекал наш национальный пророк Достоевский. – Петр Маркович овладел собою, заговорил спокойнее, внятнее. – И тем не менее он же сказал: «Красота – это страшная, ужасная вещь, здесь дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей…» Откуда же в нем, в нашем гении, такая непомерная скорбь, такая раздвоенность, располосованность на рай духа и ад физической, плотской любви? Почему красота его героинь пронизана голосом Бездны и почему он сам никогда не знал счастливой, гордой любви? Почему женская красота стала оружием в войне полов, где смертельно борющиеся стороны никогда не победят? И мужчины, и женщины одинаково трагично ощущают невозможность полного соединения; их тела воюют с душами. Кто виноват, что божественная Психея навсегда покинула Эрос? Кто виноват, что через унижение женщины, через тысячи голых паскудных изображений, где бывшая богиня поругана и обесчещена, в мир вползает холод и вырождение?

Отец Гурий сокрушенно молчал. Ему была странна и дика горячность этого немолодого человека в таких болезненных и ускользающих вопросах.

– Вот вы, отец Гурий, – как сухой мох от искры, вновь занялся огнем Петр Маркович, – предлагаете Вадиму любить облачко, фантом, учите аскезе. Он должен видеть в женщине либо добродетельную схему, либо посланницу Инферно. Но мы все рождены земной матерью, зачаты и выношены ею в жажде любви и красоты. Кто вернет ей могущество? Кто возродит великие мистерии любви, вылечит наш дух, исцелит плоть? Церковь? Никогда? Откуда ждать спасения? С запада? С востока? Да, мы, потомки некогда могучей русской цивилизации, почти утратили самодостаточную культуру любви и без боя сдали своих женщин! «Люди Кали Юги будут делать вид, что не знают о разности рас и о священной сущности брака…» – это Вишну Пурана, древние тексты Индии.

Отец Гурий, взяв тяжелую палку, невозмутимо ворошил угольки в костре. По его мысли, телесная красота и страсть составляли некий неразрешимый узел, где воедино сплетались животное бешенство и ангельское, райское блаженство, где зрели зародыши грехов и высших прозрений. Но совладать с выпущенным зверем могли лишь святые. Все, что не укладывалось в детородное значение женщины, которое он понимал и извинял, неизбежно пугало, страшило его. Томящую страстную тайну он давно вытеснил из своей жизни, но и в запретной сумеречной темнице тайна эта продолжала жить, удерживая в плену его земное естество. Райское, нагое, безгрешное состояние человека было возможно лишь до его грехопадения или в самом раннем детстве. Таковы были его глубинные мысли наедине с самим собой, но вслух он сказал:

– Почему вас так волнует половой вопрос, разве нет ничего более важного для всех нас, сто ящих у грани времен последних?

– Конечно нет! Нет ничего более важного, и именно сейчас!

– Но язычество, – возразил отец Гурий, – это страшные, кровавые и блудные культы прошлого, когда наши «героические» предки «ядаху скверну всяку; комары и мухи, змие и мертвец не погребаху, но ядаху, и женски извороги и скоты вся нечисты»… Эти летописные свидетельства ужасают… Мы до сих пор не можем избавиться от языческого наследия – гнусных слов.

– В язычестве эта запретная лексика означала имена богов плодородия. Хвал и Пизус – боги земной любви, кто, кроме них, мог насытить земное лоно? Но после принятия христианства целый пласт заклинательных слов, обладающих огромной энергетикой, утратил силу и строго ограниченный характер употребления… А когда я слышу о якобы «мерзостях» язычества, то вспоминаю голову греческой богини из Пушкинского музея в Москве… Все в ней полно земной прелести и дыхания космоса. В ее пропорциях – ритмы вечной гармонии, в ее чертах – напряженная духовная жизнь! Позвольте завершить нашу крайне полезную дискуссию. Я верю, что в будущем проснувшийся дух нашей нации вызовет к жизни и новый обряд, найдет новое соответствие между русской почвой и религией, с иным отношением к любви, к полу, к женщине.

– По вере вашей да будет вам, – устало произнес отец Гурий.

– Вера русская была проста – священное чувство Родины…

Душа отца Гурия не помнила иной родины, кроме неба, и мечтала туда вернуться. Он благословил костер и ушел к себе на гору. Душа его скорбела, как одинокая птица, что плакала по ночам в приозерных тростниках.

Сияющее летнее утро разбудило Лику. Лучились даже дырочки в пологе палатки. Жмурясь, она выбралась из спальника, нырнула в широкое бабкино платье-балахон, глянула в крошечный зеркальный родничок, подвешенный изнутри палатки, и побежала к озеру умываться. У берега, цепляясь за ивняк и камыши, таяли последние клочки тумана. На прибрежном валуне горбатилась в позе мыслителя странная фигура, закутанная в плащ защитного цвета.

– Вадим Андреевич… – наугад окликнула Лика.

Мыслитель зашевелился, откинул капюшон, блеснула знакомая улыбка.

– Долго спите, Гликерия Потаповна…