Подозреваются все - Иоанна Хмелевская

– Действительно, – сказал удивлённо капитан, обращаясь к прокурору. – Я вас поздравляю…

Мы смотрели на них всё с большим интересом, предвкушая какую-то сенсацию.

– Можно узнать, чем вы это рисовали? – любезно повернулся прокурор к Лешеку.

– Гуашью, – искренне ответил Лешек. – А что, это запрещено? – обеспокоенно спросил он.

– Вы всё рисовали гуашью? Это тоже?..

Лешек посмотрел на картину, затем встал с кресла и пригляделся поближе к тому месту, в которое стукал пальцем представитель власти. Наконец он оторвался от созерцания и с неописуемым удивлением посмотрел сначала в пространство, а затем на нас.

– Что это? – глупо спросил он.

– Именно об этом мы вас и спрашиваем.

– Это не гуашь, – сказал Лешек по-прежнему тоном глубокого удивления.

– А что?

Вопрос прозвучал резко, и Лешек явно испугался.

– Клянусь Богом, не знаю! Я рисовал гуашью!

– Может быть, кто-то из присутствующих скажет нам, что это такое и кто это нарисовал?

Нам недоставало только подобного вопроса, чтобы сорваться со своих мест и кинуться к картине, потому что мы и так сидели как на иголках.

С первого взгляда я поняла, о чём идёт речь, и припомнила вещество, которым была дополнена картина Лешека. Губы чудовища были подведены толстым слоем ярко-красной губной помады. Веслав отодвинулся от картины и начал хохотать.

– Но это же губная помада, – сказал Витольд, удивлённый не меньше, чем Лешек.

– Вот именно. А кто это рисовал?

– Я, – признался Веслав, стараясь сохранять серьёзность.

Он немедленно оказался в центре всеобщего внимания. Лешек смотрел на него с заметным неудовольствием.

Действительно, сразу после ухода одержимого хандрой автора Веслав закончил его произведение, дополнив макияж дамы, изображённой на древесно-стружечной плите, при полном одобрении Януша и моём. Нас удивляло, что Лешек до сих пор этого не заметил, потому что ярко-красный цвет ужасно выбивался из прочей тональности.

Не понимая необычного интереса следственных властей к проблемам колористики, мы с интересом ждали, что будет дальше.

– Чем вы это рисовали? – удивительно мягко спросил капитан у Веслава.

– Помадой и рисовал.

– Но вы, но-видимому, не употребляете губную помаду, – любезно сказал прокурор. – Где вы её взяли?

– У Ирены…

Если бы Веслав внезапно выстрелил из пушки, это не произвело бы большего эффекта. Трое мужчин, как громом поражённые, повернулись ко мне и застыли в молчании, глядя на меня с неописуемым удивлением. Я совершенно не могла этого понять, потому что, в конце концов, факт заимствования у женщины губной помады, даже ярко-красного цвета, не являлся ничем из ряда вон выходящим.

– Это правда? – тихо спросил прокурор.

На мгновение в его глазах появилось что-то похожее на упрёк.

– Разумеется, – ответила я, несколько удивлённая. – Я одолжила её Веславу специально дня этой цели. Это в самом деле хорошая французская помада, но цвет у неё слишком глупый, поэтому мне не было её жаль. Я очень редко ею пользовалась.

– Вы можете нам её показать?

– Пожалуйста, будьте любезны…

Они забрали помаду и ушли, оставив нас в ошеломлённом состоянии. Мы смотрели друг на друга и ничего не понимали.

– В чём дело? – спросил Януш. – Признавайтесь, что вы тут накрутили с этой помадой?

– Глупые идеи всегда за себя мстят, – удовлетворённо заявил Лешек.

Витольд задумчиво покачал головой, возвращаясь на своё рабочее место.

– Ох, что-то мне это не нравится, – проворчал он. – У меня такое впечатление, что они на что-то напали…

Минутой позже меня вызвали в конференц-зал. Трое мужчин сидели вокруг стола и с явным осуждением глядели на меня.

– Может быть, вы нам скажете, что это такое? – спросил кто-то из них, указывая на предмет, лежащий на столе.

Этот предмет был самым обычным большим мужским носовым платком в бело-голубую клетку. Платок преступника!..

– Если глаза меня не обманывают, то это носовой платок, – осторожно сказала я.

– Чей?

– Не знаю. Я его вижу в первый раз, но предполагаю, что это тот самый носовой платок, который вы искали.

После моего жизнерадостного замечания на какой-то момент наступило совершенно нежизнерадостное молчание. Потом последовал ещё вопрос:

– Когда вы в последний раз пользовались своей губной помадой?

– Не помню, но, по-видимому, это было довольно давно. Возможно, ранней весной, так как тогда я носила рыжую блузку, потому что среди моей одежды эта помада подходит только к ней.

– А случайно, не три дня тому назад?

– Нет, это исключено. Ту блузку я ношу, только когда холодно. И я не до такой степени сумасшедшая, чтобы в другое время так глупо краситься.

– Вы останетесь здесь. Прошу вас сесть там…

Ещё более заинтересованная и немного обеспокоенная, я послушно уселась на указанное место. Прокурор явно избегал моего взгляда. В конференц-зал вызвали Алицию, что мне очень понравилось, потому как, наконец-то, я могла быть свидетелем чужих ответов на допросе. Алиция вошла, посмотрела на меня без всякого удивления и уселась в ожидании вопросов. Носовой платок убрали ещё до её прихода.

Прокурор начал беседу на тему о косметических средствах. Он показал Алиции помаду и спросил, кому она принадлежит. Алиция осмотрела помаду, помазала ею по руке и задумалась.

– Откуда я знаю? Идиотский цвет… Анка красится таким образом, но у неё, помада, по-моему, светлей. Моника исключается. Может быть, Ирена? – и неуверенно посмотрела на меня.

– Когда пани Ирена красилась ею в последний раз?

– Предпоследний, – поправила его Алиция. – Последний раз бывает перед самой смертью. Не помню, я не обращаю внимания на такую ерунду.

– Может быть, неделю назад?

– Может… – согласилась Алиция, а у меня холодная дрожь пробежала по спине.

– А может быть, месяц тому назад?

– Возможно, – так же согласно кивнула Алиция.

– А может быть, год? – в голосе прокурора появилась какая-то подозрительная любезность.

– Тоже возможно. Не знаю, для меня нет никакой разницы. У меня нет чувства времени.

– Алиция, сосредоточься, ради Бога! – простонала я из своего угла, охваченная ещё большим беспокойством.

– Прошу не вмешиваться! – резко крикнул капитан.

– Ах, это нужно тебе?..

– Попробуйте точно вспомнить. Это очень важно, – в то же время сказал прокурор, совершенно игнорируя моё существование.